#на_краю_Атлантики

– Но что же тогда делать? – Юля почувствовала внезапно, как на нее нахлынуло чувство вины за то, что она всегда жаловалась Марине, но никогда не понимала и не предвидела ее бед. Все они так привыкли, что проблемы могли быть у кого угодно, но только не у нее, человека, сохраняющего бодрость духа в любой ситуации. – Как тебе помочь, Марин? Может, воспитателя нанять или кого-то еще?

– Да! – махнула рукой та и откинулась на диван, держа телефон перед собой. – Ты думаешь, у меня только сейчас эти проблемы начались?

В эту минуту в комнату с криком ворвались дети. Аня побежала по гостиной и запрыгнула на диван. Едва не наступив на мать, она вскочила на спинку дивана. Следом за ней бежал Андрей и размахивал саблей. Марина тут же забыла про разговор и вскочила с дивана.

– Аня, ты в своем уме? Тебе сколько лет, чтоб так прыгать? Слезай, диван сейчас сломаешь.

Но Аня не слышала ее, потому что в тот же миг Андрей заскочил на диван и стал бить сестру игрушечным мечом.

– Получай, получай, дура! – кричал он с недетским остервенением. Аня визжала и пыталась закрыть себя от ударов руками. Марина схватила Андрея за руку.

– Андрей, прекрати! – закричала она. – Нельзя бить сестру!

– Пусти, я убью эту дуру! Она сломала мою шахту крипера!

– Какую еще шахту?! Уймись!

Но в одно мгновение, воспользовавшись тем, что Андрей отвлекся, Аня соскочила с дивана и несколько раз с силой ударила брата по голове кулаком. Марина взвыла от ярости.

– Да ты что, безумная! Нельзя бить по голове! Он… инвалидом… из-за тебя… Я не знаю… что с тобой сделаю сейчас! – Марина задыхалась от гнева. Теперь она схватила Аню за руку и оттащила ее от брата.

– На, получай! – Андрей бросился за ними следом, не думая.

Последняя капля терпения, какая была заключена в полном теле Марины, иссякла. Ничто не могло остановить их. Ничто. Они не понимали человеческого языка. Потому она взревела:

– Уймитесь оба! А не то я вас… Сейчас такое вам устрою! Это же надо! Я разговариваю! По телефону! Подруга, век не виделись! А вы! Калечите друг друга! Орете! Невоспитанные! Избалованные! Неадекватные!

Рев Марины всегда действовал на них как переключатель: они оба тут же затихли и виновато потупили взгляды. Когда Марина кричала, им казалось, что сама земля сотрясалась от ее гнева, стены квартиры прыгали перед глазами, раздвигались и задвигались, а внутри что-то обрывалось от страха.

– Вон из комнаты, и чтоб ни звука больше!

На крик жены из спальни вышел Виталий. Он стоял в дверном проеме, серьезный, суровый, но не злой. Он строго глядел на Андрея и Аню.

– Я вообще-то тут работаю, – сказал он детям, когда они проходили мимо него. – А вы маму доводите до исступления. Как не стыдно!

Лишь только все они вышли из комнаты, как Марина подобрала с дивана телефон и снова села на диван. Юля все это время терпеливо ждала, потрясенная сценой, невольным свидетелем которой она стала.

– Что ты хотела сказать? – спросила Марина отрешенно. Взгляд у нее был потерянный.

– Ты, главное, не воспринимай все так близко к сердцу. Ну бесятся, бьют друг друга – это дети.

– Юля! – Марина вдруг выпрямилась и поднесла телефон близко к лицу. Глаза ее были странным образом выпучены и имели неживой, кислотный блеск. Она говорила шепотом и оглядывалась на дверь, словно боялась быть услышанной. – Я большой грех на душу хочу взять. Я еще никому не говорила об этом. Тебе одной расскажу.

Внутри у Юли все похолодело.

– Кажется, я знаю… о чем ты.

– Ты не можешь знать! Это нечто невероятное, фантастическое даже. Никто не знает, что у меня творится в мыслях, в моей больной голове, когда я наедине с собой и своими демонами-искусителями.

– Да нет, Марин… Я, кажется, все поняла сразу. Лишь только ты сказала. Не знаю почему, наверное, потому что знаю тебя как облупленную. Но ты этого не совершишь.

– Если ты знаешь, о чем я говорю, то знаешь, что совершу. Я уже в одном шаге от этого. Мне нужно только, сама понимаешь, сходить в одно место, и все. Назад пути не будет. – Марина засмеялась тихо и с какой-то непохожей на нее холодной злостью.

– Милая моя, ты не сделаешь этого, – как можно мягче сказала Юля. Она по себе помнила, что, когда человек в припадке, когда он не помнит себя, только мягкий голос может вернуть его к действительности.

– Я говорю: сделаю! – с какой-то не присущей ей жесткостью воскликнула Марина.

– Знаешь, почему я верю, что не сделаешь?

– Почему это?

– Сама посуди: ты столько лет ждала этих детей, столько лет искала. И вот тебе достались ребятишки, нормальные, развитые. Ведь если ты сделаешь то, что задумала, – попадешь в черный список. И тебе уже никогда не доверят детей. Ты же сама говорила: нельзя возвращать их в детский дом. Обратного пути не будет. И потом, милая моя, Мариночка, разве ты сама переживешь разлуку с ними? Ты ведь их уже полюбила, прикипела к ним.

– О, я переживу вполне, – и все-таки в голосе ее слышался вызов, как будто ей важен был не сам будущий факт преступления, а важно было именно убедить Юлю в том, что она его совершит.