На краю бездны

– Мы с Исмаэлем очень беспокоились. Но теперь и ребенок, и мать спасены. И ты снова дома, Амихан, в этом доме…

Она снова склонила голову. Все и в ее голосе, и в поведении свидетельствовало о скромности, но Мина не проведешь: он почувствовал за всем этим гордыню и неизмеримое презрение. Что ж, тем лучше. Гром ударил совсем близко, стекла балконной двери задрожали, и Мин увидел, как вздрогнула Амихан. Она стояла возле кровати, опустив руки, и ждала, когда он позволит ей уйти. Сердце Мина пустилось вскачь.

– Раздевайся, – вдруг приказал он.

Амихан подняла на него глаза испуганной лани, не веря своим ушам и, наверное, спрашивая себя, не ослышалась ли она.

– Простите, господин?…

– Раздевайся. Совсем. Догола.

В ее взгляде он прочел изумление, ужас и боль и глотнул из этого сладостного источника.

– Господин, прошу вас, я…

– Замолчи.

– Ну, пожалуйста, господин, не…

– Я сказал: замолчи!

Тон его изменился. В нем уже не было ни следа нежности, и его голос безжалостно гремел, заполняя собой все пространство спальни. Этот голос не допускал ни малейших возражений и требовал абсолютного подчинения, полной преданности и безграничного повиновения. Мин заметил, как она задрожала. Потом подняла голову, поднесла руки к горлу и начала одну за другой расстегивать пуговицы туники. Мин Цзяньфен облизал губы. Дрожащие пальцы молодой женщины расстегнули одну пуговицу, потом другую, третью, спускаясь вниз, пока туника не спала с нее. Тонкий шелк, как жидкость, соскользнул по нежной коже, и сразу обозначился и рисунок ключиц, и межключичная ямка, и восхитительно отяжелевшая грудь в хлопчатых чашечках бюстгальтера, таких тонких, что были видны горки сосков.

– И лифчик тоже…

Теперь голос стал ледяным. Амихан прикусила губу. Легкий шелк туники вздрагивал на полу. Заведя руки за спину, она расстегнула лифчик, стараясь не глядеть в его сторону; взгляд ее сосредоточился на первой попавшейся точке на стене. Слеза побежала у нее по щеке, когда она обнажила свою грудь, грудь будущей матери, и Мин коротко выдохнул. Теперь Амихан была нага по пояс, и полумрак спальни четко очерчивал тенями тяжелую грудь и рисунок ребер.

– Снимай все.

Голос китайца обжег ее, словно удар плети. Амихан повиновалась; по щекам и подбородку потекли слезы. Когда же она оказалась под взглядом хищника, хрупкая и беззащитная в своей наготе, Мин начал обшаривать полузакрытыми, как у игуаны, глазами ее круглый и тугой, как барабан, живот, широкий таз, груди, изящные бедра и нежную, похожую на раковину, ложбинку между ног. Тогда он отбросил одеяло, развязал витой пояс халата и выставил напоказ свой налитый кровью, эрегированный член.

И снова принялся пить из источника зла.

23

Мойре понадобилась неделя, чтобы выйти на старт. Отныне у нее установилось четкое рабочее расписание. Каждое утро начиналось одинаково: умный браслет будил ее в 5.30, через полчаса она была в метро, а в 7.30, уже в Центре, включала кофеварку и, пользуясь полным спокойствием, приступала к работе. С 9 до 10 часов Отдел искусственного интеллекта заполнялся народом, а к 10 часам жизнь здесь уже била ключом, и повсюду царила такая неразбериха, словно каждый день играли финал Кубка мира.

Потом, примерно с 20 до 22 часов наступал отлив. Мойра была верна своему первоначальному решению: приходить раньше всех и уходить позже всех. По вечерам, переступив порог своего номера в отеле, она сразу спешила под душ, включала телевизор и в изнеможении падала на кровать. Однако ей редко удавалось заснуть раньше часа или двух ночи. И постепенно она начала ощущать последствия такого изматывающего ритма жизни и постоянного недосыпа.

В середине июля, во вторник, через пятнадцать дней после приезда Мойра в первый раз разрешила себе уйти с работы пораньше: ей позвонили из агентства недвижимости в Хэппи-Вэлли, которое помогало сотрудникам «Мин инкорпорейтед» подыскивать жилье. Они что-то нашли для нее и хотели ей показать. Уйти из Центра еще засветло было для нее очень занятно, словно удрать с уроков, и поэтому она чувствовала внутри странную легкость и беззаботность. Мойра радостно выскочила за ворота, но ее энтузиазм быстро поутих: ни одного минибуса, площадь пуста… Зато метрах в пяти от нее было припарковано некое красное чудище с очень низкой посадкой кузова и с акульей мордой вместо капота. Она ничего не знала о спортивных машинах, но это чудище должно было просто пожирать дорогу. Возле болида, опершись на него, стоял какой-то китаец лет сорока, в джинсах и поло. Он курил, разглядывая ее; потом коротко махнул рукой в знак приветствия. Мойра рассеянно ответила, уселась на скамейку на остановке минибуса, посмотрела на угрожающе хмурое небо, с которого доносились раскаты далекого грома, и достала планшет.

Краем глаза она увидела, что он тоже пошел к остановке. На четырех пальцах на каждой руке у него сверкали золотые кольца, а на запястье красовались часы, судя по всему, очень дорогие, если учитывать, что болид принадлежал ему.

– Автобус только что ушел, – сказал он, подойдя совсем близко. – А куда тебе надо?