На краю государевой земли

Матрёнка смерила злыми глазами ее, но все-таки отошла от гостей, встала у печки, издали, из темноты, стала наблюдать плотоядным взглядом за красивым мужиком.

«Слава богу, что Иван с Федькой-то не заметили такой срамоты!.. Ох! Что же это такое-то!» — раздраженно подумала Дарья, бегая от стола к печке.

— Мать, ты что суетишься? — удивленно уставился Иван на нее, на то как она уж больно расторопно обхаживает гостей. — Матрёнка-то для чего?

— Да я сама, сама, — пробормотала Дарья, торопливо подавая на стол. — Сиди ты, молчи! — сердито шикнула она на мужа.

— Ну ладно, — покорно отозвался Иван, опять вернулся мыслями к разговорам о походе.

— Барабинцы с Тарлавкой сейчас заодно, и орчаки тоже, — уверенно заявил Васька Свияженин; он ходил вот только что с посылкой воеводы в степь. — И зимует он в городке, на Чингизке-реке.

— Васька, ты же говорил, что он государю прямит! — пристыдил князь Петр его.

Васька опустил глаза: провел Тарлавка его, провел на своей жене, на красавице Аначак…

«И этот тоже хорош! — подумал князь Петр о Тухачевском, скосив на него глаза. — Так промахнуться с Аблайгиримом!»

У князя Петра была причина для недовольства своим советчиком, вот этим московским боярским сыном, ссыльным из Тобольска. А теперь вот тот оказался здесь, под его началом. В прошлом году, когда тот прибыл только что сюда в Томск из Тобольска, послал он его вместе с Молчаном Лавровым на помощь Кызлану и Бурлаку под Чатский городок. Туда как раз пришел Аблайгирим. Так что учидил-то Яков… Он взял из казны Томска хмелю десять пудов, высидел бочку вина, вроде бы для казаков там, в Чатском, отправился в поход и по дороге выпил все вино на государевых подводах. Пришел туда пьяным… Ну, добро бы государево дело сделал… Так нет же!.. Под Чатский городок он пришел на рассвете и мог бы ударить сразу же по становищу Аблайгирима. Уговаривали же его Кызлан и Бурлак, да и Лавров тоже, что надо бы идти на царевича, пока тот ничего не знает, распустил коней, они пасутся… А он нет, сел в городке и запретил тому же Лаврову дело делать… «Он что — пожалел Аблайгирима!»… И вот теперь князь Петр решил еще раз доверить дело ему же. Для этого он специально затащил его вот к этому старому сотнику, чтобы тот послушал, как ведут дело иные, у кого оно неплохо вышло…

— У тебя, Яков, семья-то здесь вся? — спросил Пущин Тухачевского.

Он был наслышан, что тот приехал сюда с женой, сыном, еще пацаном, Васькой зовут, и двумя, уже почти взрослыми, девками. Да к тому же, говорят, еще есть карапуз, совсем маленький.

— Это уже другая… В Смоленске, в осаде, первая жена умерла и дети, — ровным голосом сказал Тухачевский, и на лице у него ничего не дрогнуло: видимо, уже отболели старые горести.

— А-а! — протянул Пущин, запоздало сообразив, что не надо было лезть к нему с этим.

* * *

Князь Петр просидел весь вечер с задумчивым видом и только внимал служилым. Ему было о чем задуматься. Его воеводство напрочь было испорчено набегами калмыков на уезд, постоянными угрозами с киргизской стороны и изменами татар. Еще по дороге в Томск, в Нарымском остроге, его ждала встречная грамота князя Козловского, которого он ехал сменить на воеводстве. Тот отписал ему об измене барабинских и теренинских князьков. Те погромили под Тарой посадские деревеньки и ушли к кочевьям Абака, связались с царевичем Аблайгиримом. И чается-де их приход на Томское устье… И князь Петр застрял тогда в Нарыме всем своим воеводским столом. Вторым воеводой при нем был Алексей Собакин, были дьяки Семка Головин и Баженка Степанов, да еще письменные головы Иван Огарев и Никита Кафтырев. И он застрял так, что дьяк Семка Головин поскучал, поскучал там, да и умер… Место-то в Нарыме гиблое: то оспа, то еще какая-нибудь зараза, и не поймешь что такое. Два раза уже выгорал дотла острог… А сырость?.. Каждый год в мае половодьем у острога что-нибудь да снесет. И воевода Андрей Урусов постоянно пишет оттуда: все-де, по следующей весне острог совсем унесет.

Князь Петр ехал сюда из Москвы первым воеводой только что образованного Томского разряда, который выделили из Тобольского. И ему, Томскому разряду, подчинили все города и остроги по Оби и Енисею. И забот у князя Петра хватало. Вон хотя бы новый «серебряник» сыскался: оловянные деньги делает в Маковском остроге… «Ну что ты поделаешь с этими умельцами! Сажают их, но откуда-то появляются новые!»… Только-только поставили острог на Красном яру. И сразу же оттуда Андрюшка Дубенский отписал: идет-де из-за Китайского царства какой-то неведомый царь, называет себя Чагир-хан. И, говорят, китайское царство взял, Лабинское взял, Алтын-хана повоевал, мугал воюет. И этот Чагир-хан говорит, один-де велик государь русский, да я-де другой царь. А больше-де нас двух никого нет. Я-де неверным царям всем царь… А хочу-де пути до русских городов… «Вот наглец! Ох-хо-хо!.. Но что-то делать надо ведь!»…