На краю небытия. Философические повести и эссе

Светловолосая и зеленоглазая Люба сложила небольшой солдатский чемоданчик и рюкзак защитного цвета и сказала: «Все, я готова. Но могу ли я сегодня еще здесь переночевать? До подруги не могу дозвониться». Я кивнул: «Конечно, я сейчас уезжаю. Завтра с женой приедем к вечеру. Не сердитесь, что так получилось. Вы откуда сами?» Она сглотнула слюну: «Из Иванова, город ткачих. К нам мужики за сладким ездят, мы для них десерт. Приехала сама, думала здесь мужа найти. Спать со мной спят, хвалят, но никто не хочет жениться. Словно в болото попала, уже не выбраться. А зачем назад ехать? Все то же самое. Приезжают, трахают, всем нравлюсь, вот и все». И вдруг заплакала, сев на тахту. «Словно кто заколдовал. До вас мужчина в этой комнате жил, говорил, что дом на болоте стоит, что я такая соблазнительная кикимора, что пока дом стоит тут, и мы будем вместе. А жена позвала, он в момент и уехал». От жалости у меня челюсти тревожно свело, но я понимал, что никто на ней не женится. Почему – не знаю. Но так чувствовалось. Я пробормотал: «Вы же знаете, мужчина всегда старается избежать брака. Один вариант – любовь. Полюбите вы, полюбит он – и женитесь». Она вытерла глаза и сказала: «Тахта, стол и кресло не мои. Они здесь так и были. Вы их за так получаете».

И я вернулся в нашу съемную квартиру. Кларина взглянула на меня тревожно: «Ну и что? Очень грязно и противно?» Я кивнул: «Очень. Но ты же у меня ясная и чистая, так что все будет чисто. Не сомневаюсь. Хотя даже для самых ловких женских рук стада тараканов непобедимы». Она поцеловала меня: «Справимся. Против тараканов одно средство – чистота. Вечером поеду смотреть. С дочкой мама посидит». Мы приехали. От Любы не осталось почти никаких следов. Правда, она забыла в столе маленькие маникюрные ножницы. Куда их отвезти, я не знал. С тех пор они почти тридцать лет верно мне служат. И напоминают печальную девушку.

Наша комната была посередине квартиры. Напротив кухни была большая длинная комната соседей, которых мы пока не видели.

Мы поставили в угол пианино, которое теща хранила временно в подвале у соседки (на нем когда-то играла маленькая Кларина), перевезли маленький шкаф, пару книжных полок. Я расставил самые нужные книги, поставил на стол неизменную пишущую машинку «Москва» (мы были так бедны, что я собирал несколько месяцев деньги на ее покупку). Кларина представилась соседу, и он встал из кресла и почти куртуазно склонился перед ней, поднес руку к губам и назвался: «Эрнест Яковлевич Даугул».

Сразу в голове мелькнуло: «Латыш. Европеец!» Жена ответила: «Кларина. А его зовут Кантор».

«По фамилии зовешь? Наши женатые партийцы в Испании тоже друг друга называли по фамилиям, но добавляли слово товарищ: товарищ Петров, товарищ Кантор, товарищ Залка, американский товарищ Джордан. А чтобы так просто – не слыхал». Кларина смутилась: «Так уж у нас сложилось. А потом и пример литературный есть – так жена называла Пушкина». Латыш проявил неожиданную для меня литературную грамотность: «Это из-за которой его убили». Кларина вспыхнула, желая возразить. Но у деда был собственный опыт: «Из-за женщин мужчины всегда погибают. Дай бог, чтобы вас это миновало». Кларина ответила: «Если от меня зависит, то минует». Эрнест сказал: «Надо верить, тогда получится, но вам еще с соседями надо будет познакомиться. Скоро приедут. Семья – жена, муж и дочка с сыном. Хозяйка она, Инга Леонтьевна, она в учреждении работает, которое квартиры распределяет. Очень на вашу комнату надеялись, не ожидали, что кто-то вдруг на комнату в коммуналке позарится. Надеялись меня отселить и получить всю квартиру». Говорил он это как о чем обыденном, как человек, привыкший, что его, как вещь, переставляют с места на место. «Теперь, может, вас попробуют куда-то отселить, найдут двухкомнатную квартиру, так что мы, может, и недолго будем общаться. Она начальница тут, распределяет помещения, откуда нас отправят под землю после некоторого промедления». Он усмехнулся: «Да я это шучу, в Испании командир нашей части, испанец, так шутил. Он по-русски говорил с акцентом, но про смерть любил повторять, что жизнь есть сон и неважно, в каком жилище ты спишь. Главное жилище все равно под землей». И добавил: «Я вот думаю, что отшельники не случайно в пещерах под землей жили. Ближе к окончательному существованию. У испанцев это сплошь да рядом – всякие подземелья». Зато на окне у него стояли два больших застекленных террариума с большими хвостатыми агамами. Такие маленькие ящеры. «Я их тараканами кормлю, не пропадать же добру. Думаю, отшельники тоже с такой живностью существовали».