На краю небытия. Философические повести и эссе

Из своей комнаты их приветствовал Эрнест Яковлевич. Мне Эрик бросил: «Ну ладно, обожди. Мы вначале к отцу. Толик его жилплощадь хочет осмотреть. А потом с тобой хотим посидеть. Может, Адик подойдет».

Надо сказать, что пустую бутылку из-под водки со змеей, которую из Китая привез Адик, дед поставил себе в угол комнаты, а я как-то оттуда забрал. Сам не знаю зачем. Но тут мне захотелось другана удивить. Пока они сидели у Эрнеста Яковлевича, я налил в змеиную бутылку обычной водки. И поставил в шкаф.

Кларины и Сашки дома не было. Дочка тосковала в детском садике, а жена читала лекции студентам. Я с каким-то тяжелым ощущением некоей гадости, которая вот-вот случится со мной, вошел в свою комнату. Убрал со стола пишущую машинку, отпечатанные листки сложил в стопку и спрятал в ящик комода, туда же, не очень разбирая, сложил и блокноты с записями. Наброски всегда делал в блокнотах, тетради напоминали школу, и это почему-то мешало. Но фотографию Кларины, которая стояла обычно слева от машинки, оставил (как оберег). Потом подошел к фотографии деда, который смотрел на меня из-под надбровных дуг, такой мудрый черепах. «Где же твой золотой ключик? – спросил я тихо. – Из Аргентины тебе не видно, что здесь происходит. Мне надо как-то определиться». И вдруг дед оказался за столом и улыбнулся мне. Я снова вздрогнул. «Ты снова слепой Тиресий? И снова живой? Как учили древние греки?» – спросил я, зная ответ. «Ну конечно!» – рассмеялся он. Потом сказал самым обыкновенным голосом, которым он, наверно, произносил обычно нечто, что близкие должны были усвоить: «Твое право и твоя обязанность защитить жену и дочь. Семью. Посмотри, конечно, на возможного соседа, но решать надо, исходя из твоих приоритетов. Что для тебя в этой ситуации важнее семьи?» Я пожал плечами: «Ничего, конечно!»

Тут дверь открылась, и в комнату ввалились два существа. Эрик и его друган. Оба уже весьма нетрезвые. Они удивились змее в бутылке, пили с наслаждением и хвалили китайцев. «Адик мне тогда еще подарил», – объяснил я Эрику. Друган, с вонючим ртом, в котором зубы были частично повыбиты, сплевывал на пол, долго сморкался в большой сопливый платок. Отрыгивая, сказал, указывая на фото Кларины:

«Твоя баба? Ничего, сладенькая, наверно».

«Перестань гадости говорить», – вдруг произнес мой дед.

Эрик посмотрел на меня, на него и вдруг глупо начал хихикать: «Вов, а это кто с тобой?»

«Дед мой».

«А как он сюда попал?!»

«Зашел просто!»

«Да дверь не хлопала, – улыбнулся длинной пьяной улыбкой Эрик. – Он что, просочился? Как змей. Слышь, как деда зовут? Мы ведь с тобой у его могилы познакомились».

Точно, у могилы деда мы столкнулись когда-то. И опережая деда, я сказал:

«Моисей».

«Из Библии, что ли? Иудей? Да пусть и еврей! А меня зовут Толян, Толик то есть. Ну и выпьем за дружбу между народами», – друган Эрика вытащил из кармана фляжку с каким-то алкогольным напитком. Говорил он, гнусавя.

«Аргентинец он, – мрачно произнес Эрик, вспомнив, видимо, могилу деда. – А это мой кореш Толян. Мой бывший начальник по инженерной части. Уволили его, хороших людей у нас не ценят. Как, Вов, думаешь? Ценят?»

«По-разному бывает», – ответил я, думая, что я бы тоже этого питекантропа уволил.

«Да один хрен! – сказал Эрик. – А ты, Вов, принеси нам закусочки. Вместе небось жить будешь с Толяном-то. Знакомиться надо получше. В холодильнике что-то есть? Колбаски там, огурчика соленого, рыбки».

Дед молчал. Мужики смотрели на него подозрительно.

«Дед, я сейчас приду», – сказал я.

В холодильнике было полбатона копченой колбасы и сыр. Я пошарил по нашей полке, нашел полпачки сливочного масла, взял буханку черного, нож для хлеба и нож для масла, пару тарелок и вернулся в комнату.

Там уже хозяйничал Эрик. Хоть передвигался он нетвердо, но рюмки нашел. Только я вошел, Толян поднял рюмку и полез ко мне целоваться. Он был огромный и вонючий.

«Отойди, – сказал я, – ты не женщина, чтобы с тобой лизаться. Иди на место!»

Он постоял, покачиваясь огромным телом передо мной, примеряясь, а не вмазать ли мне. Но Эрик погрозил ему пальцем, мол, раньше времени натуру не показывай. И тот сел на свое место.

«А ты грубый, но я с твоим дедом выпью. Моисей, давай чокнемся. Ведь пацаны и в старости остаются пацанами. Я прав?»

Дед ответил уклончиво:

«Наверно. Но я не пью!»

«Какой же ты после этого пацан! А я выпью. Думаешь, я не стою твоего внимания, раз работу потерял. А я скажу, что работают одни с… и п…».

Пока он вливал рюмку в свою гнусную глотку, дед исчез. Никто и не заметил как и куда. Я тоже не заметил, но знал куда. Прямо передо мной на стене висел его фотопортрет работы Сима. Казалось, что он смотрит на меня и качает недовольно головой. Но они тут же о нем забыли. Эрик резал большими кусками колбасу и хлеб. Они открывали свои рты и засовывали туда эти куски. Хотя у Толяна был не рот, а скорее пасть. И рыгал он время от времени, брызгая при этом слюной.