На краю небытия. Философические повести и эссе

А через день пришли смотреть комнату Эрнеста мужчина и женщина, муж и жена. С ними был маленький плачущий ребенок. Для нормальной жизни это тоже был не вариант. Я улыбался им, но понимал, что жизнь станет воистину коммунальной – с плачущим ребенком и молодой парой, которая тоже претендует на квартирное пространство. Но через день мне позвонила Инга.

Воры и реабилитированный

Она пригласила меня на вечеринку. Сыну ее исполнилось семь лет.

И добавила, что и для меня у нее есть очень важная новость. Уже был конец ноября. Лил противный дождик. Я взял зонтик, сунул в портфель томик Чехова и свою только что вышедшую книгу о соотношении литературы и философии с рассуждениями о большом и малом времени. Пока я ехал, то сам с удовольствием открыл эту свежую книгу, у меня было несколько сигнальных экземпляров, а, как я понял, Инге было лестно, что ее сосед еще и книги пишет. Когда я в самом начале знакомства подарил ей книгу, она спросила:

«Ты сам это написал? Ты что, писатель?»

«Ну да, – ответил я. – Но еще и профессор, это книга научная».

«Вон ты какой, оказывается!»

Потом она это повторяла как само собой разумеющееся, что вот какой у нее сосед!.. И даже хвасталась мной своим приятелям. Вот тогда решила приятность для меня сделать, свою сотрудницу Валю мне подложила. Я оказался, по ее понятиям, человеком почти ее уровня. А может, и выше.

Обыватели любят дружить с учеными и писателями.

Оставив Чехова на обратный путь, я читал свой текст и подчеркивал то, что отвечало сегодняшнему настроению: «Обращаясь к литературе, философ должен требовать от нее этого дыхания большого времени. Иначе невозможен контакт. Тогда нет того, что в старину называлось “стремлением к высокому”, на чем и вырастали великая литература и великая философия. В советское время великими называли А. Фадеева (“Молодая гвардия”), М. Бубеннова (“Белая береза”), С. Бабаевского (“Кавалер Золотой Звезды”), В. Ажаева (“Далеко от Москвы”), за которые эти писатели получали премии, о которых писала критика. Писатели, которые, будучи нежитью, считали себя существующими. О них помнят историки литературы, которым удобно с ними работать. Но в «большом времени» остались Мандельштам, Ахматова, Платонов, Булгаков, Замятин. Кто про них тогда знал? Они не существовали для тогдашнего как бы литературного процесса. Их как бы не было. Но именно они стали в конечном счете предметом философского анализа, потому что философия занимается жизнью и смертью, но не нежитью. Нежить – это не для философов, а для магов. Пушкин (он всегда и везде), Мандельштам, Ахматова, Платонов, Мих. Булгаков и другие мной названные и не названные подлинные писатели были потерпевшими крушение на острове безвременья жители большого времени».

Вот большое время – это и было место, где жили те, кому я хотел следовать.

Гонорара я не получил, книга издавалась по гранту Фонда РГНФ, автору денег не полагалось. Да и зарплату мне на работе не платили, выдали справку, что податель сего имеет право ездить бесплатно в городском транспорте, поскольку уже два месяца не получает зарплату. Я напомню тогдашнюю шутку: Сегодня мы живем хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра. Я ехал и листал книгу, с каждой минутой все больше сомневаясь, что я выбрал правильный презент. Но уже ехал. Воображал, как будут спрашивать: «Много ли получил за книгу?» – «А нисколько!» – «Так не бывает! Зачем же тогда пишешь?» И что на это отвечать? Тем не менее я доехал до их дома, прошел через двор и подошел к подъезду. Дом был одиннадцатиэтажный. В подъезде, кроме домофона, консьержка. И я подумал, как хозяева жизни без проблем решают свои жилищные проблемы. И даже позавидовал им. Что там – большое время, когда жить приходится в малом да еще ощущать себя нежитью. Потому что о быте думать не надо, а я думаю. Я отложил свою книгу, взял томик Чехова, но все же решил, что открою его на обратном пути.