На краю небытия. Философические повести и эссе

Он был женат тогда первый раз. Давно и долго женат, лет двадцать. Дело шло к разводу. Жена уже сама по существу ушла, влезши в политику. Она водилась с диссидентами, которые требовали непременных подписей под какими-то возмущенными и обличительными письмами. Ему не хотелось, но он старался не подать виду, что считает их дураками и пешками в политических играх, а потому пару раз подписал. Впрочем, он почему-то чувствовал, что именно с этими письмами обойдется. Диссидентские друзья смотрели на него подозрительно, не очень понимали, что это он пишет, поскольку никому он свою прозу не показывал. Но поскольку Шайнбарова не печатали, инакомыслы склонялись к тому, что, скорее всего, он человек порядочный и не стукач. Тогда-то подумал, что ему надоела советская власть с ее идиотизмом и идиотизм борьбы с ним. Тут и случилась перестройка.

В начале 90-х Шайнбаров ушел из журнала, его позвали в новый Институт гуманитарного знания, где он завел страстный роман с одной замужней юной аспиранткой Эдитой Птицей. Ее карие глаза с монгольским разрезом горели откровенным сексуальным огнем. Он и не ожидал, что она на него клюнет. Помимо писания обязательных статей, он читал в Институте спецкурс по русской классике для младших научных сотрудников. Уже на второй лекции она смотрела на него неотрывно блестящими глазами. «Что так смотрите?» – невольно спросил он, а она склонилась над мобильным, и через минуту пришла ему смска: «Балда. Я о тебе все время думаю. И ни о чем другом не могу». И после второй лекции она подошла к столу и положила перед ним записку, а глаза горели еще ярче. В записке она продолжила обращение «на ты». Он даже взглянул на нее исподлобья, не шуточка ли, уж очень откровенно было написано: «Пока тебя слушала, два раза кончила. Хочу тебя до дрожи». Но она не шутила: похоже, и впрямь хотела его. Потом попросила, чтобы он был оппонентом на ее диссертации.

Была очень трогательной, поедала помногу яблоки, которые Мирон научился приносить на свидание. Улыбаясь с набитым ртом, говорила, что ее отец за пристрастие к яблокам прозывал ее «плодожоркой». Диссертация была защищена, но денег не приносила. Тогда она поступила на трехлетние курсы переводчиков, чтобы стать дипломированной переводчицей. Работать девочка умела неустанно, родители даже прозвали ее «электровеником». Борьба за жизнь требовала энергии. Ее немного раздражал Чацкий: «А чего он приехал спустя три года и думал, что его еще ждать будут!» Мирон возразил: «А Ярославна?» Любовница быстро нашлась: «Ну, она жена была, ей положено ждать». При этом самое смешное, что была эта девочка замужем, пользовалась всеми удобствами замужней женщины, муж возил ее на своей машине в отпуск, содержал ее, что не мешало ей не только не быть верной Ярославной, а искать, меняя любовников, более выгодную партию. Она читала его прозу, ей нравилось, льстило, что она подруга большого и непризнанного писателя. Писала смски: «Хочу тебя. А уж слыша твой голос в телефоне – так просто с ума схожу. Целую тебя страстно, твоя девочка». Но любовь закончилась, и не без его вины.

Он не женился на ней, и она сказала Мирону, что возвращается к мужу, хотя, в общем-то, от него и не уходила. Это было убежище, где она пережидала время. Потерять его было страшно: хоть прописку московскую он ей не давал, но жилье было совместное, да и привязан он к Эдите был сексуально не меньше других ее мужчин, так что прощал многое. Но отход ее начался во время его болезни. Шайнбаров в это время тяжело заболел, попал в больницу с двусторонним крупозным воспалением легких, перешедшим в затяжной плеврит. Она как-то через медсестер передала записочку: «Здесь есть кому за тобой ухаживать?» Он ответил односложно, что да, есть. Через день Шайнбарова навещала жена. Несмотря на свои диссидентские игры, она все же считала своим долгом помогать мужу в беде. Эдита не хотела с ней столкнуться. Чем затяжнее становилась его болезнь, тем больше отдалялась от него любовница. Шайнбаров переживал, писал ей сумасшедшие письма. Но она так и не появилась в больнице, потом и от встреч отказывалась, на письма отвечала односложно. Один раз только ответила внятно: «Ты не один в жизни.

У тебя хорошая жена. Она за тобой ухаживает. А мне надо выживать». Но ему это казалось предательством: с женой отношения у него уже давно были почти никакие, в лучшем случае приятельские.

И Эдита про это вроде бы знала, но ей не хотелось выступать разрушительницей семьи, так ему и писала. Он ей не верил. Он написал четверостишие, никогда раньше стихов не писал. Само сложилось:

Тоска гнетет, я болен третий день.
Ворона важно по перилам ходит.
Как клюв могуч! Открыть балкона дверь,
Поговорить. Но силы на исходе.