На краю одиночества

Шурочка сбежал в деревню и был бит местными мальчишками, которые решили, что раз некромант сам сунулся, то и дурак…

Сашка обиделась за братца и прокляла сына старосты.

Староста ему, конечно, добавил розог, чтоб не лез, куда не просят, а после явился жаловаться и просить проклятие снять. Снять-то сняли, да только, кажется, не обошлось без последствий, поскольку Михаль вдруг понял, что никто во всем мире ему не надобен, кроме одной темной ведьмы.

И свататься решил.

А что ведьме еще двенадцатый год только, так ведь самое оно, в церквах с четырнадцати венчают. И что она против, тоже не страшно. Это от молодости и дурости, которая пройдет… Сашка его снова прокляла. Староста схватился за голову и розги…

А Богдану досталось: лучше следить за подопечными надо.

Он пытался. Честно.

Только как уследишь, когда Курц ночью на село пошел, потому как с кузнецовым подмастерьем договорился на кулачках помериться, а Ильюшка и вовсе в бега подался. Расхотелось ему становиться мастером и князем, в бродячих артистах жизнь куда как вольнее, их небось этикетом не мучают.

– Так… – Арвис пожал плечами. – Сегодня. Семь Имен постарался… привез свою тут…

У многоуважаемого кхари и вправду было семь имен, которые Арвис со свойственной ему прямотой отказался запоминать. А прозвище прилипло вдруг.

– Кого привез?

Девочку. Хрупкую, что былинка.

Светлоглазую и светловолосую, неимоверно ледяную. Она была столь нечеловечески хороша, что сердце Анны остановилось. И Богдана, не способного оторвать взгляд от этого совершенства, она поняла распрекрасно. И подумала, что планам Калевого о помолвке с Куракиными вряд ли суждено будет сбыться.

Девочка сидела, сложив руки. И смотрела на Калевого.

И на Сашку, которая кружилась рядом, ревниво присматриваясь к гостье. И на Шурочку, что привычно занял самый дальний угол.

На Илью, сцепившего руки за спиной и демонстративно разглядывавшего морозные узоры на окне. Солнце пригрело, узоры поплыли…

На Курца.

И на хмурого Миклоша, который лучше прочих чуял грядущие проблемы. Причем не столько от гостьи. Сашка слишком уж привыкла к собственной исключительности, чтобы вот так позволить чужачке вытеснить себя.

Анне стало жаль мужа. Немного.

– Нигугйак, – представил девочку Семь Имен, который держался чуть в стороне, видом своим показывая, что вмешиваться не станет. – Здесь будет.

Он не спрашивал. Он ставил в известность. И кажется, не только Анну, поскольку по лицу девочки скользнула тень.

– Сила говорит. Нигугйак слушать. Не слышать. Много крови другой. Пускай.

Полукровка, стало быть?

За три года Анна худо-бедно научилась понимать Семь Имен. То ли приспособилась, то ли он, проведя столько времени меж людьми, стал изъясняться понятнее. Но она кивнула, и Семь Имен, кажется, обрадовался. Весьма искренне. И сказал:

– Идем, женщина.

А вот имена он не запоминал, как Анна подозревала, эта вдруг отвратительная – в остальном Семь Имен отличался поразительным вниманием к деталям – память была небольшой местью.

– Сами пускай. Дети.

Дети. И вправду дети.

И сейчас еще больше, чем прежде. Север будто вернул прежние, утраченные годы. Выморозил боль. Выстудил обиды, убаюкал голосами вьюг жажду мести… и как-то стало просто.

Есть жизнь.

Есть свет и тьма. Учеба. Классы. Дома. Наставники и ученики, которых год от года прибывало, и это тоже было хорошо. Есть проблемы, куда без них, но обыкновенные, решаемые.

* * *

Глеб работал.

Анне нравилось смотреть, как он работает. Было в этом что-то донельзя завораживающее. Он склонился над столом и к вечеру, стало быть, вновь будет жаловаться на боли в спине.

Драгоценные камни россыпью. Шестеренки. Какие-то кусочки проволоки.

Металл. И кости в коробках. Лупа. Два светильника с направленным белым светом. Инструмент. И Глеб, хмурый, задумавшийся.

Не ладится что-то?

Анна отступила бы, чтобы не отвлекать, но Семь Имен толкнул ее в спину.

– Анна? – Глеб разогнулся и поморщился. Потянулся неловко, охнул, схватившись за бок… сел. – Ты… приехала?

– Приехала.

Она коснулась жесткого накрахмаленного воротничка и велела:

– Сиди уже…

Сила отозвалась легко. Ее не стало больше. И не изменилась она вовсе, что не могло не радовать, поскольку Анна привыкла именно к этой.

– Хорошо, что ты приехала… – Он все-таки научился улыбаться.

– А то так и сидел бы с затекшей шеей. А вечером доказывал бы, что обойдешься без целебного пояса из собачьей шерсти.

Глеб хмыкнул.

И только затем обратил внимание на Семь Имен, который застыл над столом, заложивши руки за спину. Привычка эта появилась не так чтобы давно, после случая, когда любопытство кахри пересилило здравый смысл.

Не стоит трогать темные артефакты.

Не стоит трогать полуразобранные темные артефакты, которые априори нестабильны.

И не стоит рассчитывать, что собственной силы хватит для щита. Хотя, конечно, хватило, но мастерскую пришлось восстанавливать.

– Привез.

– Кого? – Глеб все же шею потер, магия магией, ныть мышцы перестали, но от привычки избавиться не так и просто.