На краю пропасти

– Бесполезно, – громко сказал Олег. – Броня пятого класса. Своей пукалкой ничего не добьешься.

– Догнать! – заорал Воевода, но потом умолк, увидев выбирающуюся из катакомб и церкви толпу сонных и напуганных жителей, и после паузы тихо, чтобы слышал только Гром, добавил: – Олег, догони! Приволоки Потемкина сюда.

– Его голову? – уточнил глава охраны.

– Живым, только живым. У меня сын умирает, и я чувствую, что он может помочь. А потом… потом делай с ним все, что захочешь!

– Я приволоку его, Юр, – зло сказал Гром, – что бы мне это ни стоило. Разгони пока толпу, а я соберу своих лучших бойцов, и через десять минут мы выезжаем. Хорошо, что заранее побеспокоились о запасах.

Но Олег никого не собирался приводить в город. Голова еще гудела после ударов, но злился он уже не из-за этого… Смутные образы, после контузии плавающие в больной, наполовину опустевшей памяти, теперь наконец-то сложились в картинку, имеющую смысл. И преследовать военврача Громов собирался уже не только из-за приказа Воеводы… Ненависть к Потемкину достигла апогея, а остальные… остальные послужат для удовлетворения садистских наклонностей его команды. Недаром большая часть личного состава, набранного Громом после событий двадцатилетней давности, отличалась жестокостью и цинизмом. Именно поэтому население и боялось шутить с Воеводой, опасалось высказываться и возмущаться. В далекие времена Великого Трындеца обитателей Юрьева приходилось учить жить по-новому, подавлять волю, желания в зародыше. Предотвращать любые попытки людей мыслить самостоятельно. Естественно, не все могли жестоко расправиться с одним человеком, чтобы другой и третий не захотели оказаться на его месте. А те, кто могли, награждались различными благами от Воеводы: не несли тяжкой стрелецкой службы на стенах города, питались лучше, ну, и как элиту – их никогда не пускали на борьбу с природой и зверями. Естественный отбор, конечно, происходил и в этой закрытой группе. Более молодые и жестокие заменяли со временем стариков. Но из двадцати головорезов Гром на этот раз выбрал лишь семерых, самых отъявленных и безжалостных.

Пока Воевода со стрельцами организовывал ремонтную бригаду для скорого восстановления ворот, успокаивал и разводил чуть ли не в буквальном смысле жителей по койкам, Гром с командой заняли второй автомобиль и выехали следом за Потемкиным, благо тот никогда не скрывал, куда направляется.

Панов тем временем, вполне овладев ситуацией с помощью стрельцов, вернулся в стрелецкий корпус, чтобы побыть с сыном. Как бы ни отмахивался он от людей и их советов, но дураком все-таки не был. И прекрасно осознавал, что времени у его отпрыска мало. Но не успел Юрий подойти к лазарету, как его дверь с треском вылетела, а следом – обмякшее тело одного из личных охранников, которых глава оставил возле сына.

***

– Вань, что с ним? – первый охранник, вошедший в лазарет, с опаской подходил к дергающемуся в конвульсиях Митяю. Страшные изменения, коснувшиеся сына Воеводы, вызывали страх у повидавших многое мужчин. Черное пятно на груди с расходящейся от него сеткой прожилок разрастающейся по телу заразы, столь же страшная, изуродованная древком лука правая рука, которая, затягиваясь, приобрела жуткие, невообразимые очертания, словно опухоль сломала кости и перестроила ткани в нечто новое, нечеловеческое. Теперь она напоминала клешню. Пальцы распухли, два из них срослись, искривились и вытянулись. И теперь жуткая «ладонь» мелко и часто подрагивала от того, что человек пытался шевелить пальцами. Но больше всего охранников поразили глаза юноши.

– Не знаю, Ефрем. Впервые вижу такое, – Иван подошел ближе и с отвращением поморщился, указав на лицо Митяя. – Ты посмотри на его глаза! Ужас, страх-то какой. Прям живет в них что-то.

– Слушай, а ты прав, – Ефрем склонился над юношей, вглядываясь в глаза. Больной перестал дергаться, что слегка успокоило охранников. Теперь Митяй, лишь изредка вздрагивая, казалось, спокойно лежал и смотрел в потолок. Черные, бездонные, без белков, отражающие свет лампочек, его глаза словно бы смотрели на каждого, кто в них заглядывал. А еще в них плескалось что-то. Неясные белесые тени, образы скользили внутри под невидимой оболочкой.

Ефрем вздрогнул, когда Митяй вновь задергался в болезненном спазме, пронзившем тело. Мужчина схватил юношу за плечи там, где чернота еще не поразила здоровые ткани, и попытался удержать, прижать кричащего от боли юношу к койке.

– Ты что творишь? – закричал Иван, подходя ближе. – А вдруг он заразный?

– Ваня, твою мать! Ты помнишь слова главного?

– Да, – неуверенно проговорил тот, сбитый с толку.

– Тогда не стой! А держи его!

Иван неуверенно схватился за ноги Митяя, почувствовав, что сил не хватает удержать, навалился всем телом. Но под тяжестью двух мужчин отпрыска Воеводы все же трясло не меньше.