На краю света

— Не знаю, Наумыч, не знаю. Я сам вот только что увидел, что брезент у ангара подняли и завели мотор. Ну, я и побежал скорее сюда за метеорографом. Боже мой, да где же у меня запасные ленты? Лаврентий, ты никуда ленты не убирал?

— Не убирал я ваши ленты, — со стоном ответил Лаврентий.

Наумыч круто повернулся и пошел из комнаты. Он запер на ключ амбулаторию, снял с вешалки свою собачью шубу и торопливо начал одеваться.

— Интересно, — сквозь зубы пробормотал он. — Опять, видно, вожжа под хвост попала.

Я тоже оделся, и мы вместе вышли из дома.

От ангара несся веселый звонкий гул работающего авиационного мотора. Мы подошли ближе.

На помосте суетились Редкозубов, Сморж и Стремоухов, разравнивая лопатами наметенный штормом снег. Поодаль стояла пустая нарта, — видно, Сморж и Стремоухов так и не доехали до айсберга.

Не успели мы подойти к ангару, как на помост, словно аэросани, выехал самолет и своим ходом стал спускаться на лед бухты. Редкозубов, Стремоухов и Сморж висели на хвосте и на крыльях, чтобы не дать самолету разогнаться.

У стартовой площадки, отмеченной по углам маленькими красными флажками, cамолет остановился. Из кабины выскочил Шорохов. Он был в легком кожаном пальто, в холодном шлеме, в потертых оленьих пимах, которые он носил только дома.

Мы подошли к самолету.

Нахмурившись и не глядя на Шорохова, Наумыч угрюмо проговорил:

— Что же это такое, Григорий Афанасич? Я же сказал, чтобы без моего разрешения не вылетать.

— Так я ведь еще и не вылетел. Чего же тебе?

— А то, что до двенадцатичасового прогноза я летать запрещаю.

— Начинается, — поморщился Шорохов. — Брось ты, пожалуйста, эти свои фокусы. Я не за тыщу верст собираюсь лететь. Вот попрыгаю по бухте — и все. И полетов-то всего на пять минут. Только оторвусь и сейчас же сяду, оторвусь и сяду. Надо же разбег проверить.

Скрипя снегом, к нам подошел Каплин. Он держал в руках блестящую жестяную коробку метеорографа. Еще издали что-то крича и размахивая своим бамбуковым посохом, приковылял Леня Соболев.

— Вот мы его сейчас здесь и привяжем. Вот сюда, я думаю. Здесь ему будет хорошо, — бормотал Леня Соболев, вертясь со своим метеорографом около самолетного крыла. — Григорий Афанасич, можно мне к крылышку машинку привязать? Я проволочкой, осторожно.

— Какую там еще машинку? — раздраженно закричал Шорохов. — Пожалуйста, ничего не привязывайте.

Леня Соболев от изумления даже развел руками.

— Так это же метеорограф. В нем и весу-то всего-навсего какой-нибудь килограмм. Вы же по нему потом свой высотомер проверить сможете. Как же так?

Шорохов подошел к Лене, покосился на метеорограф.

— Я же говорю, что нечего зря привязывать. Вот разобью я его к чорту, что ты тогда скажешь?

— Почему же разобьете? — удивился Леня.

— А потому и разобью, что я сегодня буду только на отрыв и на посадку упражняться. Понятно? Вот поднимусь и сейчас же сяду, опять поднимусь и сяду.

— Нет, — проговорил Леня, — я все-таки привяжу. Уж разрешите привязать. Я тоненькой проволочкой. Пускай висит. Он же вам не мешает.

Шорохов пожал плечами.

— Привязывай, пожалуйста. — Он подошел к нахмуренному Наумычу, вытащил из кармана секундомер и протянул ему: — На вот, возьми. Как только машина пойдет по снегу, ты сразу же пусти стрелку, а как я оторвусь — останови. Надо проверить, какой у машины разбег. И при посадке то же самое: как только лыжи коснутся снега — пускай, а как машина станет — так и ты останови секундомер.

Наумыч взял секундомер, сунул его в карман, потом посмотрел на шороховские пимы и покачал головой.

— Что же, не мог разве крепкие сапоги надеть? Ведь пальцы наружу торчат..

— Опять нотации, — с досадой проговорил Шорохов. — Полетов-то всего на три минуты, а разговоров на три часа.

Он отошел от Наумыча и крикнул Редкозубову, который возился у медленно вертящегося пропеллера:

— Ну, механик, всё, что ли? Залезай!

— Сейчас, сейчас, — отозвался Редкозубов. — Я одну только минуточку. Вот сейчас только за рукавицами в ангар сбегаю, забыл в ангаре.

Редкозубов, размахивая руками, побежал к ангару, а Шорохов залез в кабину самолета.

Мы все стояли вокруг, посматривая, как Леня Соболев привязывает под крыло свой метеорограф.

Вдруг Шорохов что-то крикнул и дал газ. Под дружный наш хохот Леня Соболев опрометью кинулся из-под крыла. Наумыч даже не успел щелкнуть секундомером, как самолет сдвинулся с места и покачиваясь побежал по снегу. Подпрыгнув последний раз на заструге, он оторвался от земли, и беспомощно и смешно повисли в пустоте его черные толстые лыжи.

От ангара, размахивая рукавицами, бежал Редкозубов. Он остановился на полдороге и, задрав голову, стал смотреть на удаляющийся самолет.

— Догоняй! — закричал ему Сморж. — Серафим Иваныч, крой наперерез, на повороте подсядешь!

Все засмеялись, заговорили, только Наумыч, нахмурившись и стиснув зубы, молча продолжал следить глазами за самолетом, который далеко-далеко, уже над Британским каналом, заворачивал на юг.

Леня Соболев, радостно потирая руки и подмигивая, подошел к Наумычу: