На краю света. Подписаренок

А Пантя Грязнов и Шимка Лупанов сбегали к Яше Браверману и притащили от него большую двухпудовую гирю. Вокруг этой гири сразу же началась оживленная возня. Одни стали пробовать ее на вес, другие поднимать, третьи кидать — кто бросит дальше. Но вскоре все стали смотреть на Ефима Ларивоновича и Гришку Щетникова. Сначала они стали выжимать по очереди эту гирю. И оба выжимали ее довольно-таки легко. Потом стали бросать ее, а внапоследок додумались перекидывать через ворота Яши Бравермана. И тут оказалось, что у дяди Ефима силенки все-таки больше, чем у Гришки Щетникова. Эту двухпудовую гирю он перебросил через ворота прямо в Яшину ограду. А Гришка Щетников несколько раз бросал ее, и она каждый раз задевала за верхнюю перекладину на воротах и падала обратно на нашу сторону.

Между тем становилось уже поздно. Но праздничная жизнь на улице продолжалась.

Вот к нашему кругу подходит большая толпа парней во главе с Аверькой-гармонистом. Никто и никогда до приезда Аверьки в Кульчек не играл у нас так завлекательно и так красиво на гармони. И теперь по праздникам Аверька с утра до ночи окружен целой толпой поклонников. Они или пляшут под его гармонь так, что земля дрожит, или поют песни. Или просто ходят за ним как очумелые, разинув рты, да слушают его игру.

Вот и сейчас Захар Поляков и Михайло Маслеков дружно поют под его гармошку старую сибирскую песню. Захар и Михайло считаются из наших ребят лучшими песельниками и всегда подпевают под гармонь частушки. Они поют их поодиночке, почему-то непременно изо всей мочи, стараясь перекрыть своим голосом гармониста и превзойти друг друга. А эту песню они поют вместе, хоть и громко, но как-то дружно и красиво, без надсадного крика. Большая, изрядно поношенная гармонь Аверьки в двенадцать ладов о четырех басах буквально выговаривает в его руках слова песни:

Нам приятель острый нож,
Сабля-лиходейка…
Пусть умрем мы ни за грош,
Жизнь наша копейка!..

А ребята, которые идут вместе с Аверькой, весело подхватывают припев:

Пусть умрем мы ни за грош,
Жизнь наша копейка!..

Я смотрю на все это, а сам думаю о том, что мне, пожалуй, пора уж идти домой. Мама, того и гляди, пошлет Чуню разыскивать меня по деревне.

Но Чуни пока нет, и я спокойно жду, что здесь будет происходить дальше. Вероятнее всего, начнут петь и плясать под Аверькину гармонь. Но Аверьке, видать, надоело весь день пилить на ней. Он прошел через толпу и сел на скамейку рядом с Сергеем Семеновичем. Потом сильно сжал свою гармонь, так что она аж загудела чуть не на все лады. Потом он застегнул ее на два ремешка и решительно поставил рядом с собой.

Тут в толпе произошла некоторая заминка, так как все поняли, что Аверька играть больше не будет. И вот все стоят, не поют, не пляшут, и как бы не знают, что им дальше делать без Аверьки. А уходить по домам никому не хочется. И все, вроде меня, ждут чего-то да посматривают на Аверьку. А Аверька без своей гармонии тоже не знал, что с собою делать. Он сидел, сидел на скамейке, а потом вдруг обратился к Сергею Семеновичу:

— А это что, правду про тебя бают, Ворошков, или так брехают, что будто бы ты в молодые годы урядника у себя зарезал и за это в Сибирь пошел?

Ворошков сидел молча и не отвечал на вопрос Аверьки.

— За что ты его ухлопал? — не унимался Аверька.

— За что я его ухлопал, это известно мне да тем судьям, которые меня сюда сослали, — с достоинством ответил Сергей Семенович. — И спрашивать об этом не принято. Нас здесь без малого тридцать душ на поселении-то. И у каждого своя статья, своя душевная рана. Негоже говорить об этом…

— Не сердись, Ворошков. Я ведь это так спросил. К примеру. Может, думаю, расскажешь нам что-нибудь антиресное. Ты ведь человек бывалый.

— На следующий раз думай, о чем говоришь.

— А правда ли, что ты умеешь разыгривать тиятр про шайку разбойников? Или это так, по-пустому болтают?

— Как это по-пустому? — послышался из толпы обиженный голос. — Сергей Семенович у нас каждый год на рождестве с ребятами по домам ходит да этот тиятр про разбойников разыгривает.

— Тоже скажешь. Уж два года не разыгривал.

— Потому что обидели человека. Зашел со своей шайкой к Лининым. А старик взял да и выгнал их из дома. Да еще обругал. Говорит, в такой праздник ходите чертей тешить. Ну, вот Сергей Семенович и перестал после того разыгривать свой тиятр.

Сергей Семенович был очень доволен тем, что Аверька сразу же переменил с ним тему разговора. Обождав немного, когда другие перестанут о нем рассказывать, он с достоинством ответил Аверьке, что в молодые годы ему дивствительно приходилось представлять тиятр про шайку разбойников.

— Что там молодые годы. Ты сейчас нам представь этот тиятр, — заявил Аверька.