На краю света. Подписаренок

А в Проезжей Коме произошел такой случай. Один раз самогонщики заранее узнали о приезде Сергея Ефимовича. Винокуренный аппарат и посуду отвезли куда-то в тайгу, а самогон, боясь обыска, решили переправить в Иржи к надежным людям. И отправили туда своего человека.

В дороге на этого человека напоролся какой-то малотесинский мужик. Он смекнул, что у того что-то в санях спрятано, и на всякий случай поехал вслед за ним. А проезжекомский мужик сообразил, что влопался с этим делом, и решил дать от него ходу. А тот, конечно, не отстает. Вот доехали они таким манером до Малой Теси. Проезжекомский мужик гонит в хвост и в гриву дальше в Иржи. А малотесинский мужик поднял у себя в деревне тревогу. Дескать, гнался за вором… Не цыган ли?.. Везет целый воз добра… Тут малотесинские мужики повскакали на лошадей, догнали проезжекомского мужика и предоставили его в свою деревню на сборню. Собрался народ. Спрашивают: «Кто таков? Куда едешь? По какому делу? Что везешь?» Тот молчит. Тогда решили обыскать его и нашли у него в санях под сеном три больших лагушки. Спрашивают: «Что это?» А тот: «Не знаю». Тогда налили ему чашку для пробы. Он выпил и опять молчит. Тогда решили сами пробовать. Сначала налили чашку старосте, потом сотскому, десятскому. Тем временем в деревне прослышали, что на сборне всех поят даром ворованным спиртом. И повалили туда. Каждому хотелось задарма попробовать крепкого первача.

К вечеру вся деревня была пьяна.

Глава 8 ЦЫГАНЕ

В один прекрасный день, когда наши занятия были на полном ходу, то есть когда Иван Иннокентиевич рассказывал свои смешные истории, Иван Фомич, Павел Михайлович и Иван Осипович составляли ведомости и отчеты и писали мужикам разные справки, когда Петька Казачонок вписывал в журналы свои входящие и исходящие бумаги, а я печатал на гектографе очередной циркуляр высшего начальства для рассылки его сельским старостам «к сведению и неуклонному исполнению», в один из таких дней на улице перед волостным правлением показался целый обоз. Впереди на легких дрожках ехал Сергей Ефимович. За ним в тарантасе, запряженном парой добрых коней, на задней беседке, сидело три человека, в которых все сразу же признали цыган. На облучке сидел молодой цыган и правил лошадьми. Рядом с ним примостился какой-то комский мужик, видимо, из понятых. На следующем тарантасе были тоже цыгане, а на облучке пристроился второй комский мужик. Третий тарантас был заполнен пожилыми и молодыми цыганками. На двух последних телегах были тоже женщины с малыми ребятишками.

Переговорив о чем-то со старшиной, Сергей Ефимович призвал к себе дедушку Митрея и велел ему немедленно открыть обе арестантские камеры. Потом приказал комским мужикам, следовавшим при обозе, отвести туда и запереть на замок всех взрослых цыган — их оказалось восемь человек, а женщин и цыганят отправить на сельскую.

Тут начался дикий вой и гвалт. Кричали и били себя в грудь цыгане, плакали, и причитали цыганки. Про цыганят и говорить не приходилось. Они заливались горькими слезами. Доносились возгласы: «За что, господин урядник?! Мы ни в чем не виноваты! Мы никого не ограбили, не обокрали!»

Во время этой кутерьмы я успел разглядеть подъехавших людей. Старый седой цыган был в легком черном пальто, в широких шароварах и в хороших сапогах. Другой цыган, лет пятидесяти, с густой черной бородой, был в суконной поддевке, в широких шароварах и тоже в сапогах. Только сапоги у него были почему-то подкованные. А третий был совсем молодой, лет двадцати, со здоровым свежим румянцем. Одет он был почему-то лучше других — в хороший коричневый пиджак, в кашемировую рубаху со шнурком, в плисовые штаны и хорошие сапоги. Он стоял с гитарой в руках, не кричал, не бил себя в грудь и смотрел на всех с растерянной улыбкой.

А остальные цыгане были одеты похуже. Один из них, высокий, не очень бородатый, был в какой-то пестрой рубахе. И тоже в поддевке. Но поддевка и сапоги на нем были уже поношенные.

Женщины — одни очень нарядные, в длиннющих юбках и цветастых шалях, а другие не особенно выряжены. Среди них была одна совсем старая женщина. Видимо, жена главного цыгана. Она не плакала, не кричала, не хваталась за голову, как другие цыганки, а только качала головой и все утирала своей шалью слезы. Остальные цыганки и цыганята — их было человек пятнадцать — голосили, каждый на свой лад. А один цыганенок не отставал от Сергея Ефимовича и все время со слезами его просил: «Господин хороший! Отпусти нас! Я тебе на пузе протанцую!»

Перед тем как посадить цыган в каталажку, их привели к нам в канцелярию и обыскали. Отобрали у них сколько-то денег, какие-то тряпки и острые вещи. Кисеты с табаком, огниво и трут им оставили. У красивого цыгана отобрали гитару. Тут старый цыган со слезами стал просить Сергея Ефимовича оставить его младшему сыну этот инструмент, потому что без гитары его Степа жить не может. Он не будет спать, не будет есть и совсем изведется.