На краю света. Подписаренок

А в канцелярии у нас разговор все время вертелся о том, с кем мы собираемся воевать, раз проводится такая большая мобилизация. Но разговор как-то не клеился, так как наши писаря ничего вразумительного сказать об этом не могли. Поэтому как-то незаметно все внимание сосредоточилось на том, как будут вести себя мобилизованные, когда будут следовать через Кому на перевоз. Всем было ясно, что волостному начальству на глаза им лучше не показываться.

К вечеру стали приезжать нарочные из деревень с первыми донесениями от старост о мобилизации. Судя по этим донесениям, все призываемые в назначенный срок выедут в Кому для следования оттуда к сборному пункту.

На другой день в волость прискакал сам пристав. Это был тот самый пристав, который приезжал к нам в Кульчек выколачивать с мужиков подати, в том же мундире с погонами, но только почему-то без револьвера.

Пристав уселся в нашей общей канцелярии за большим столом и стал расспрашивать Ивана Иннокентиевича и урядника, как обстоят дела в волости с мобилизацией. Узнав, что мобилизованные, судя по всему, бунтовать у нас не собираются, он облегченно вздохнул и заявил, что он за Комскую волость особенно не беспокоится. Его пугает Ачинско-Минусинский тракт, по которому через два дня повалят запасные со всего уезда. Там можно ждать любое. И тут пристав потребовал от старшины направить в Новоселову в его распоряжение всех сотских от Комской волости. Тогда старшина жалобным голосом стал просить пристава о том, чтобы он не забирал себе наших сотских, что сотские нам самим нужны, так как в Коме и на перевозе сгрудится видимо-невидимо народу. Мало ли что может случиться…

— У вас есть восемнадцать старост и больше тридцати десятских. Можно навести любой порядок, — отрезал пристав. — А сотских немедленно без разговоров гоните ко мне в Новоселову.

Тут старшина еще о чем-то стал просить пристава. Но тот очень рассердился:

— Благодари бога, что я старост и десятских тебе оставляю. И все из-за этого дурацкого комского перевоза. А то угнал бы всю вашу сельскую полицию…

А потом пристав повел речь с Иваном Иннокентиевичем насчет того, что в народе созрело какое-то недовольство к начальству. Каждый мужик волком смотрит на любого представителя власти, особенно на чинов полиции.

— Все мы, — говорил он, — чувствуем себя как на пороховой бочке. Достаточно одного неосторожного шага, чтобы где-нибудь да заварилась каша. Случись что-нибудь — все мы окажемся как в мышеловке. В центральных губерниях имеется сельская полицейская стража. На каждую тысячу человек населения положен один стражник. Если взять вашу волость, в которой живет свыше десяти тысяч человек, это было бы десять надежных, дисциплинированных, вооруженных унтер-офицеров. А у вас на волость один урядник. Что он сделает?.. От сельской же полиции никакого проку. Возьмем вашу Комскую волость: восемнадцать сельских обществ — восемнадцать неграмотных старост и тридцать с лишним неграмотных десятских… Все они клянут свою общественную службу. Попробуй заставить их наводить порядок, если, грешным делом, начнется какая-нибудь заваруха. Они сами начнут бузить первыми. Ну а заваруха непременно начнется. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. И к этому надо быть готовым. Особенно сейчас с мобилизованными. У себя по деревням они бузить не догадаются, а как съедутся сюда, так сразу же начнут сводить счеты с начальством. Одного урядник припугнул, у другого самовар за подать отобрали, третьего в волости невежливо приняли. Это ли не обиды. А тут еще ваш перевоз. Он больше всего меня беспокоит. Непременно нарядите туда всех старост и десятских, чтобы держали там порядок…

— А как, господин пристав, с волостью? — опять осмелился задать вопрос старшина. — Здесь ведь тоже придется выставлять охрану?

— Соображайте сами. Своя голова есть на плечах, — сказал пристав и ушел с Иваном Иннокентиевичем в его комнату. Они закрылись там и о чем-то долго беседовали с глазу на глаз. А потом пристав спешно уехал в Новоселову и увез с собою нашего урядника.

На второй и на третий день занятия в волости велись обычным порядком. Все писаря аккуратно приходили на работу и сидели там положенное время. Но волость пустовала. Никто в эти дни не заходил к нам по своим делам.

А из Новоселовой и из деревень все время приезжали какие-то нарочные. Иван Иннокентиевич со старшиной были начеку и с утра до поздней ночи сидели в волости. Нарочных из деревень Иван Иннокентиевич досконально расспрашивал о том, как у них обстоят дела. Благополучные донесения старост его не успокаивали, и он был почему-то уверен, что мобилизованные непременно начнут бунтовать. В деревнях они ведут себя спокойно, потому что не будешь же бунтовать против своего старосты. А съедутся сюда, непременно начнут бузить…