На краю света. Подписаренок

— Да так… По привычке. Каждый год мы еще с зимы делаем самые строгие внушения о том, чтобы все сельские старосты провели специальные сходы и обязали на них всех домохозяев не жечь весной в полях палов, не разводить по лесам костров. И чтобы об этом все сельские общества составили особые приговора с подписями всех домохозяев. И что же? Бумаги сами по себе, а палы и пожары сами по себе. Все старосты аккуратно представляют каждый год общественные приговора не палить палов, не разводить по лесам костров. И в каждом есть формулировка: «В том и постановляем настоящий приговор и утверждаем его нашим рукоприкладством». И дальше идет это самое рукоприкладство, пять подписей грамотных да пятьдесят пять фамилий неграмотных. По форме — не придерешься. Распоряжение выполнено. А палы как палили, так и палят. Палят жниву на полосах, прошлогоднюю траву в березняках и вообще палят везде, где есть что палить. И костры в тайге как жгли, так и жгут. А где палы и костры, там и лесные пожары. А ты говоришь — пожары в Сисимском лесничестве ликвидированы. Нет, дорогой мой. Сводки — это одно, а пожары — это другое. По сводкам, пожары потушены, а по Енисею на пароходе ехать нельзя. Над рекой стоит такой дым, что пароход не может идти. Как в осенний туман…

Дальше крестьянский начальник стал рассказывать, что тайга горит не только у нас, но, видимо, по всей Сибири. Над всей дорогой от Иркутска до Красноярска стоит ужасный дым. Это не обычная хмара от привычных, так сказать, рядовых пожаров, ежегодно заслоняющих от нас неделями солнце и наводящих на всех безнадежное уныние. Нет! Это едкий удушливый дым от близости пожаров. Между Нижнеудинском и Тайшетом тайга горит на расстоянии сотен верст, горит, можно сказать, у самого полотна железной дороги. Из вагона видны огромные выжженные площади с черными обгорелыми пнями.

Около Канска тайга немного отошла в сторону. А дышать все равно нечем. Дым свежий и стелется по земле. Приехал в Красноярск — город во мгле. Горы за рекой скрылись в дыму. Между Ачинском и Красноярском, говорят, тайга тоже горит совсем рядом с дорогой, а дальше на запад, рассказывают, все горит между Томском и Мариинском.

— А что делается, дорогой мой, на Енисее! — рассказывал крестьянский начальник. — В Красноярске я должен был навестить знакомых на даче, около монастыря. Знаете мужской монастырь выше города напротив Лалетиной? Поехал туда на катере. Кое-как, можно сказать ощупью, добрались до Лалетиной. Пока там высаживали да брали новых пассажиров, сверху, с Маны подул ветерок и нагнал столько дыма, что стало совсем темно. Как в густом тумане. Но тем не менее катер все-таки пошел дальше к монастырю. Ехали, ехали… и подъехали к тому же берегу. Только ниже Лалетиной. И так несколько раз. Отчалим — едем, едем… и приезжаем снова туда же.

Но все же кое-как мы добрались до монастыря, и я побывал у моих знакомых. К вечеру иду от них на пристань. Иду и беспокоюсь. Придет ли, думаю, катер по расписанию к восьми часам? А наш катер, оказывается, отсюда и не уходил. Как привез нас утром, так с того временя и стоит на причале. Давно ему уж пора в город. Ну, публика, понятно, начинает волноваться. В конце концов все-таки уломали команду отправиться обратно. И что бы вы думали?! Как только отошли на несколько сажен от мостков, так сразу же потеряли ориентировку и опять начали кружиться в этом дыму, как в тумане. Ехали, ехали и, представьте, приткнулись опять к тому же берегу ниже монастыря, у Гремячего ключика. А дальше уж ни с места. Как говорится, ни зги не видно. Да и опасно. Еще у моста на бык напорешься. Так и простояли в этом Гремячем до самого утра. На заре уж немного просветлело, и мы успели проскочить в город, к пристани.

А дорога назад пароходом. Ведь четверо суток шли сюда вместо положенных сорока шести часов. Пройдем час-два, приткнемся к берегу и ждем, когда хоть немного посветлеет. И заметьте, около Сисима дыма не меньше, чем у Дербиной, у Бирюсы, у Езагаша. Значит, и Сисимская тайга горит. А ты говоришь — пожары ликвидированы. По рапортам сельских старост, действительно ликвидированы. А на самом деле как горело, так и горит. Так что немедленно вызывайте комского старшину. Я заставлю его как следует заняться этим делом и не втирать нам очки своими дурацкими сводками…

Поговорив еще немного о разных делах, крестьянский начальник ушел домой и в канцелярии больше не появлялся. Так что дальше мы со студентом сидели весь день уж одни. Он как ни в чем не бывало пел и насвистывал песни, писал бумаги, а я осторожно вписывал в свой сводный список разные продовольственные цифры.

На другой день крестьянский начальник с утра пришел в канцелярию и, не снимая с головы фуражки с большой кокардой, уселся за стол и открыл окно. Стол во флигеле был у него поставлен так, что он мог с любым посетителем говорить через окно, не впуская его в канцелярию.