На краю земли

Выйдешь — и что знал, все перезабудешь. А тут еще со всех сторон начинают подсказывать, особенно Катеринка. Она сидит на первой парте, и стоит мне запутаться, как она начинает нашептывать и показывать пальцами. А я терпеть не могу, когда мне подсказывают: или я сам знаю — и тогда пусть не мешают, или я не знаю — так не знаю, а жульничать не хочу. Мы даже поссорились с Катеринкой из-за этого.

— Я же тебе помочь хочу! — удивленно возразила она, когда я сказал, чтобы она не совалась с подсказками.

— Что это за помощь — попугая из меня строить? Не надо мне такой помощи!

После я всегда сразу говорил Михаилу Петровичу, если не знал урока, чтобы не краснеть и не хлопать глазами. По-моему, это лучше, чем так, как делал Костя Коржов, председателев сын: того вызовут — он и не знает, а идет к доске как ни в чем не бывало и начинает нести околесицу. Михаил Петрович слушает, слушает, потом поправит — скажет, как надо.

— Ну да, я же так и говорю! — подхватит Костя и опять плетет невесть что.

Михаил Петрович его опять поправит — тот опять согласится и все время держится так, что он говорит правильно, а Михаил Петрович только подтверждает.

— Что ж, Коржов, — скажет наконец Михаил Петрович, — сегодня мы поменялись ролями: отвечал я, а ты спрашивал. Ну, себе я отметки ставить не буду, а тебе придется поставить… — и влепит ему двойку.

Все смеются, а Косте как с гуся вода.

Несколько дней после ссоры Катеринка дулась на меня, потом подошла сама:

— Знаешь. я не стану больше подсказывать. Никому! Это и правда без всякой пользы. Может, у тебя гланды?

— Какие гланды?

— Это такие штучки в горле бывают. А ну, открой рот!.. У нас одна девочка в Днепропетровске, когда ей говорили, что она плохо учится, объясняла, что это из-за гланд она неспособная. Только я думаю, что она врала. При чем тут гланды?.. Нет, знаешь что? Ты, наверно, чего-нибудь забыл или плохо учил раньше, а в математике все вот так… — Она переплела пальцы туго, как плетёшку. — Одного не знаешь — и другого не поймешь. Я хочу кое-что повторить — скоро ведь экзамены. Давай будем повторять вместе?

Сначала мне было как-то неловко и даже стыдно: она все сразу понимает и запоминает, а я нет. Однако постепенно мне становилось все легче, потом стало даже интересно, и я уже начал решать задачи наравне с нею, и если и отставал, то самую малость. Значит, дело вовсе не в способностях, а в том, чтобы втянуться, не относиться спустя рукава; а если уж взялся — ни за что не отступать, и тогда обязательно добьешься своего!

Геньку все эти несчастья не трогали (он, как и Катерин-ка, круглый пятерочник); уроки он готовил быстро, а потом все читал книжки по географии и геологии. После своего доклада он так пристрастился к этим наукам, что уже не просто читал, а делал выписки из книг, составлял конспекты и чертил карты. Делать все это научил его Савелий Максимович; он же снабжал Геннадия книгами. У него Генька пропадал теперь почти каждый день и однажды взял меня с собой.

— Что, Березин тоже геологией интересуется? — встретил нас Савелий Максимович. — Ну, входите, садитесь, что же вы у дверей стали. Сейчас будем чай пить.

Пока он готовил чай, а Генька рылся в книгах, я все осматривал: изба как изба, только очень чисто и много книг и газет. На стенах висят фотографии: Ленин со Сталиным, Максим Горький и какой-то молоденький лейтенант. Генька сказал, что это сын Савелия Максимовича — он был летчиком и погиб во время войны под Бреслау.

Савелий Максимович начал расспрашивать Геньку о прочитанных книгах, а на меня — никакого внимания, словно меня и нет. Уже потом я понял, что делал он это нарочно, чтобы я привык и перестал стесняться. Я и правда сначала чувствовал себя не очень хорошо: это не шутка — притти в гости к самому директору, а тут еще стакан такой горячий, что не ухватишься, — того и гляди, он вовсе из рук выскользнет.

— Ну-с, Фролов любит геологию, это я знаю. А что интересует тебя? — наконец повернулся ко мне Савелий Максимович.

— Он у нас «летописец», — фыркнул Генька.

Вот предатель! Сейчас Савелий Максимович поднимет меня на смех.

— Летописец? Это интересно. А какую же ты летопись пишешь?

— Я не пишу, а писал и бросил — писать нечего.

Мне пришлось рассказать все по порядку. Савелий Максимович слушал очень внимательно.

— Это совсем не смешно, — сказал он наконец. — Это, брат, ты хорошо придумал. Только не летопись, конечно, а что-нибудь попроще. Надо описать, например, все значительные события у нас и примечательных людей…

— Так если бы они были, примечательные! А то один Сандро и тот давно умер.