На круги своя

— Эллан Марон, что происходит? — устроилась под боком любимого и крепко стиснула ладонь.

Неужели тоже обманывал? Но зачем рисковать жизнью ради женщины, которая не нужна?

Лорд молчал, только тяжело дышал. Слишком тяжело. В голову закралась мысль: это не просто боль, он сдерживал эмоции. Мужчины не плачут, они вот так стискивают зубы.

Легла рядом, прижалась к боку и ласково очертила абрис лица.

Сглотнул, снова дернулся, силясь отодвинуться.

— Эллан! — я не просила — требовала ответа. — Хватит молчать! Если Соланж наплел про измену, знай, он соврал.

Лорд покачал головой. Простое движение далось с трудом.

— Не он — ты. Ты ведешь себя так, будто меня можно, — глоток воздуха и совсем тихое, обреченное: — любить.

В словах сквозило отчаянье. Эллан не сумел его спрятать, как не сумел оттолкнуть, когда исхитрилась-таки поцеловать. И ведь ответил — жадно, нетерпеливо. Чувства никуда не делись, очередные темные заморочки!

— А почему нельзя?

Села и принялась лечить. Раз уж говорит, то не себе во вред.

— Слабак вызывает отвращение. — Эллан согласился проглотить немного обезболивающего. Устало прикрыл глаза и добавил: — Ты сняла меня с крюка — какая после любовь? Попался лангам, даже умереть на поле боя не смог. На глазах у тебя, беспомощным, жалким…

Он не договорил и отвернулся. Признание далось ему нелегко, не только душевно, но и физически. Дыхание стало поверхностным; на лбу выступили капельки пота.

Истерично засмеялась. Так вот в чем дело — в пресловутой гордости и женской жестокости. Эллан постоянно доказывал свое превосходство, привык к женщинам, подобным Элизе. Для них не существовало чувств, только выгода. Вдобавок мальчикам и девочкам сызмальства прививали понятие «слабости». Понятно, отчего столько темных в Мире воды. Они бежали туда, чтобы очередная дамочка не отвергла кандидата в женихи из-за недостаточной мужественности. Умеррки наверняка не ругали любовника за нежное пожатие пальчиков на людях или промах на охоте.

По мне, Эллан в сто раз лучше Геральта. О, как я жалела об опрометчивом поступке! Не Геральту Свейну, а Эллану Марону надлежало подарить силу. А я попалась на простейшие уловки!

Вот он, любящий и стыдящийся своей любви, вбивший в голову, будто я высмею его чувства за сам факт их наличия, не желающий показывать себя слабым, больным, только величественным магом, лучшим самцом. Глупый!

Улыбнувшись, порывисто расцеловала веки любимого, потерлась носом о его щеку.

— Я тоже жалкая. Вот, люблю тебя еще больше.

Эллан засопел, но напряжение мышц чуть ослабело.

— Ты же все чувствуешь, — продолжила наступление, щекоча дыханием кожу, — так какого демона говоришь глупости?

— Тепло, — хрипло ответил Эллан и впервые за весь разговор взглянул на меня. — Очень много тепла. Я… я не привык и не понимаю. Иди к Соланжу, он сильнее.

— Влепить пощечину? — пригрозила я, теряя терпение. Ну сколько можно заниматься самокопанием! — Думаешь, прошлая была за крюк? Нет, милый, за предложение убить. Ты решил, будто я тварь, променяю на целенького и здорового.

Лорд издал нечленораздельный звук, нечто среднее между стоном и всхлипыванием. Подбородок дернулся, глаза широко распахнулись.

— Разве нет? — совсем еле слышно, изумленно, без прежнего трагизма прошептал Эллан. На какие глупости только силы тратит! — Женщине не нужен проигравший.

— Да не проиграл ты! — взорвалась я. — Умный, красивый, сильный мужчина, а ведешь себя хуже ребенка! Не виновата я, что вы больные. Давай, хватит бояться, признайся-таки в любви.

Эллан нахмурился, а потом улыбнулся.

— Наиви! — он словно перекатывал слово на языке. — Мне непривычно, прости, — лорд виновато улыбнулся. — Я действительно тебя люблю, поэтому так… Вредное чувство: все время страшно.

— Почему? — Едва касаясь, прошлась губами от скулы до подбородка и, спохватившись, попросила: — Ты молчи, тяжело ведь. Не обращай внимания на болтушку.

— Нет, иначе ты не поймешь, — упрямо возразил Эллан и попросил поделиться силой.

Сейчас, милый, полежим немного, и я тебя полечу. Совсем ты себя не бережешь, дышишь с хрипами, а все туда же — споришь. Вот как хорошо, когда не надо притворяться, когда гордость не мешает касаться губами уха.

Немного отдохнув, Эллан продолжил исповедь. Теперь обошелся без экивоков.

— Мое поведение со стороны, наверное, странно, — он говорил предельно тихо и медленно, в конце и вовсе перешел на мыслеречь. — Однако все просто: я пытался избавить тебя от тяжкой обязанности. Сразу не разобрал, мысли как в тумане, повел себя, как с другими женщинами. Случившееся… — Эллан ненадолго замолчал. — Я сам себя ненавидел и презирал. Чуть-чуть не успел, нож выбили.

— И раздробили кости? — взгляд поневоле скользнул по второй, лежавшей поверх одеяла руке.