На крутом переломе

Не торопясь, порылся в кармане, вынул свой ключ на брелке, подаренном ему тренером Бориса, открыл дверь и прошел сразу в зал, где обычно в глубоком кресле, вытянув ноги и положив их на стул, смотрела телевизор жена, но в нем — никого. Лишь сиротливо стояли стул и кресло, а напротив, в телевизоре, виднелись их силуэты. Тогда Никаноров, уже нервничая и торопясь, обошел всю квартиру — пусто. «Даже Марины нет. Куда она, больная гриппом, могла уйти? Может, к родным уехала? Надо позвонить».

Никаноров направился к телефону, окинул взглядом небольшой столик, расписанный под хохлому, и на телефонном справочнике заметил конверт, обыкновенный, пятикопеечный, с памятником Максиму Горькому, и испуганно содрогнулся, когда прочитал сделанную на нем несколько небрежно надпись: «Т. А. Никанорову от М».

Почерк жены он узнал сразу, и тотчас зазвенело, застучало в висках, потом защемило, сжало как обручем сердце. Предчувствуя что-то недоброе, торопливо оторвал кромку конверта и стал лихорадочно читать.

«Милый Тимофей! Я давно задумала это. Но все не решалась. Долго мучилась сама, мучила и тебя. И не говори, что нет. А спрашивается, зачем? Зачем, если надежды на лучшее были такие мизерные и практически сводились к нулю. И вот поэтому теперь я пошла на крайнее: решила положить конец твоим мучениям и оставить тебя. Я не хочу быть балластом в твоей личной жизни, не хочу быть неполноценной женой. И не могу, да, наверное, и не имею права калечить жизнь человеку, который мне дорог как никто на свете. Любовь в том и заключается, чтобы вовремя уйти от человека, которому желаешь счастья. Я никого не виню, что все так случилось. Видимо, судьба моя такова. А от судьбы никуда не денешься. Все это лишь разговоры — делать свою судьбу самому. В жизни каждому предопределено уже заранее все, что он должен испытать и пережить. И если судьба закрутит, как она закрутила меня, вряд ли кто поможет, вряд ли дождешься хорошего. И тут ничего, как говорится, не поделаешь. Но, повторяю, я не виню тебя. Претензий к тебе за прожитые годы у меня не было. И не может быть. И лишь чувство, большее, чем благодарность, заполняет мою душу за то, что ты столько лет нянчился со мной. Стирал, гладил, готовил, мыл полы и всегда успокаивал меня ожиданием лучшего времени, в которое верил. И оно, это время, как мне показалось, недавно наступило. Оно все-таки было! Целый месяц! И мне казалось, что я будто заново родилась — такое это счастье быть на земле здоровым человеком! И какая счастливая ходила все эти дни, если бы ты знал. И передай при возможности, а она у тебя будет, мое огромное спасибо министру за эти восемьсот часов. Врачи меня в прямом и переносном смысле на руках носили, чтобы поставить на ноги. К сожалению, то улучшение, которое наступило, оказалось кратковременным. На днях я снова почувствовала, что мне трудно становится вставать с постели. И я притворилась, что заболела гриппом. А ты безропотно поверил этому, ведь я никогда в жизни ни в чем не обманывала тебя. И мне было стыдно за свою ложь. Я прошу тебя, прости меня! А сегодня я поняла, что вставать и ходить много не смогу. Вызывала врачей, делали уколы — все без толку. Они успокаивали меня, говорили, что главное, надо уметь ожидать, словно не знали, сколько я уже ожидала. Пройдет, дескать, время и, возможно, все образуется. Но я в это больше уже не верю. И первое желание, какое во мне вспыхнуло в этот момент — уйти из жизни, чтобы раз и навсегда покончить со своей болезнью, со своими мучениями. Без сомнения, так бы и поступила, если моим мужем был не ты, а кто-то другой. Это было бы с моей стороны подлостью. Еще какой подлостью! И это за все хорошее, что ты всю жизнь делал для меня. И, на миг представив, какие разговоры и пересуды вызовет моя смерть в ваших кругах, я испугалась своего желания и отказалась от него, решив поступить иначе: я уехала. Уехала далеко. И в том направлении, о котором никто не догадается. И адреса не оставляю. Буду писать вам сама. Береги детей. Теперь, что касается нашего брака — скажу одно: можешь считать себя свободным. Если вздумаешь подавать на развод — знай, я даю тебе его. Извини меня, пожалуйста, за такое длинное письмо. Но что поделаешь, хотелось выговориться. И писала я его три дня. Ведь это в последний раз. Все. Целую и обнимаю вас. Марина».