На крутом переломе

Успокаивая ее, Никаноров налил в стакан воды, подал и сказал, обращаясь к своему помощнику по быту Молотильникову:

— В чем дело? Почему не решили? Ждали, когда ко мне придут? Посмотрите, подумайте. Тут особый случай. Потом мне доложите. Теперь о детском садике. Найдите место в течение недели. Хотя нет. Это слишком большой срок. В течение трех дней.

И когда молодая пара, светясь от радости, вышла, Никаноров посмотрел в список и увидел, что следующим идет станочник Осипов. Ступая по ковровой дорожке неуверенно-смущенно, даже робко, станочник подошел к столу, за которым сидел со своими помощниками директор. «Вот ведь как получается, — подумал Никаноров, — на рабочем месте человек орлом летает, грудь колесом, а тут официальная обстановка, наша бюрократия давит, лишает человека его достоинств, убивает в нем силу и смелость, делает забитым, униженно-просящим, хотя, конечно, и не всех. А кто дальше, за ним? — глядя на несмелого станочника, подумал Никаноров и посмотрел в список: опять идут уважаемые люди — старые производственники — еще семь человек. К сожалению, у всех один вопрос: улучшение жилищных условий. А что я им могу сказать? Фактически — ничего. Значит, тем, что посулю надежду, их не успокою. Все обстоит так, что на этот год никакой перспективы. Когда же мы решим жилищные вопросы? Вроде и строим много, а очередь как была в полторы тысячи человек, так и осталась. А в ясли, детсады — тоже желающих немало. Раз ничего толкового лично я, как директор, сказать им не могу, тогда зачем мне изворачиваться? Зачем? Надо всех вместе пригласить и откровенно поговорить с ними. Поймут».

Никаноров, усадив Осипова, попросил, чтоб зашли сразу все. И когда они появились, энергично поднялся и вышел им навстречу, поздоровался по-мужски, крепко, с каждым за руку, и предложил, очертив полукруг над столом, размещаться.

«Помы» и «замы» Никанорова тайком переглянулись: такого еще никогда в истории завода не было. «Перестройка», — шепнул Молотильников на ухо соседу и хмыкнул.

С шумом рассевшись, рабочие так же неожиданно стихли лишь изредка покашливая, и не знали, с чего начать, а главное — кому. Они терпеливо потели, осваивались с непривычной обстановкой и знали, раз их усадили — значит разговор состоится.

Никаноров встал и, окинув еще раз взглядом вошедших, — некоторых он помнил с тех времен, когда еще работал начальником цеха, — негромко начал:

— Я посмотрел список, познакомился с вашими, пусть краткими, анкетными сведениями. Вижу, люди достойные. На заводе работаете долго — значит его патриоты. Буду с вами откровенен — скрывать мне нечего. Директором совсем немного. А вопросов и дел — море. Руководство завода, общественные организации принимают меры, чтобы завод начал выполнять план. Ежемесячно, систематически. Это для нас — самое главное. Будем план выполнять, значит сумеем больше средств перечислять на строительство жилья, детских садов и яслей, больниц и школ, баз отдыха и т. д. А пока этих средств у нас столько, что мы еле сводим концы с концами. Поймите меня правильно: вы заслуживаете самого лучшего, что положено человеку, а тем более рабочему. Поэтому давайте договоримся: как завод начнет с программой справляться — мы вернемся к вашему вопросу и рассмотрим его. Контроль поручим, — Никаноров посмотрел на пришибленно поникшего своего «пома» и назвал его фамилию: — товарищу Молотильникову. А теперь у меня есть предложение. Можно?

— Давайте, чего там. Разве мы не понимаем, — согласились рабочие.

— Я с удовольствием послушал бы каждого из вас, только честно и откровенно, о том, что нужно в ваших цехах, чтобы они лучше работали?

Не ожидая, что так повернет директор, рабочие смутились и молчали.

— Тогда поступим так. — Никаноров отыскал глазами наладчика Осипова и обратился к нему: — Вы пришли первым. Может, и начнете первым. Корпус у вас большой, неужели вам нечего сказать?