— Почему нечего? — возразил Осипов. — Сказать нам есть что. По-моему, надо с дисциплины начать. Что греха таить, на дисциплину наш Фанфаронов так не налегает, как на план. Хотя тут надо посмотреть, что первично. И манера его известна: на нас, на мастеров, на начальников участков кричит, громы мечет, всех старается запугать, как было в прошлые годы. Мы привыкли к этому. Внимания не обращаем. А Фанфаронов план гонит любой ценой. И вред тут налицо. Вред не текущий, а перспективный. Есть у нас Ванков — злостный прогульщик. Бывает и прогулов порядочно имеет, а в заработке не страдает. Почему? Это объясняется просто: прогуливает Ванков обычно в начале месяца, а к концу первой декады начинает «гнать проценты». Его просят поработать в субботнюю третью смену да выйти еще и в воскресенье. За выходные дни, вы знаете, платят в полуторном размере. Вот он и старается. Какая от этого его «старания» выгода заводу — судите сами. Был такой случай. Ванков вместе с приятелем, таким же выпивохой, включили в выходной день почти все автоматические линии участка. Только поспевают оттаскивать продукцию. Следить за исправностью станков им было некогда. Из каждой линии выжимали все, что можно, и до тех пор, пока не выходила из строя. И тогда они преспокойненько их выключали. Пришли мы на следующий день, а линии почти все разлажены. Вот к чему приводит рвачество. И никому до этого вроде бы дела нет.
Никанорову понравились мысли Осипова и, поблагодарив его, про себя отметил, что Осипова можно смело предлагать в члены завкома профсоюза вместо Лужбиной, а вслух предложил:
— Прошу, не стесняйтесь, кто еще желает высказать свои мнения.
— А у меня о молодежи разговор будет, — поднялся станочник пружинного цеха Липин, среднего роста, с гладко зачесанными назад седеющими волосами. — Дали мне ученика. Толковый парень, со средним образованием. Старался поделиться с ним всем, что сам знал. Получился вроде неплохой наладчик. Стал ученик работать с новым сменщиком. Заработок упал. Вижу, парень почему-то хмурый ходит. «Как дела?» — спрашиваю его при встрече. «Не буду, — говорит, — с ним работать. Одно мученье: приду на смену — заверяет, что все в порядке, а начну работать — станки наладки требуют. И вообще, ему бы с дубинкой за мамонтом бегать, а не на станке работать». Я к чему все это? А к тому, что нам, рабочим, особенно рабочим со стажем, надо думать не только о себе, но и о молодежи. Мы, старые производственники, повозимся, помучаемся, но опыт-то уже определенный имеется, поэтому пустим станок, дадим нужную цеху продукцию. И в заработке не пострадаем. А молодежь, что работает без году неделя? Не успеешь оглянуться, как уже не видишь новичка — уволился. Конечно, тут надо администрации и нам порезче быть со рвачами. Кудрин наш, на мой взгляд, тоже малость зазнался. А под крылышком у Ястребова его никто и никогда не трогал. Поэтому и стал он другим. Поверхностным, каким-то несерьезным. Пустомелей его зовут в цехе. И поделом. Он всегда: наобещает, а не сделает. Вот крышки, что на соляных ваннах. Они очень громоздки, а тепло не держат. Ванны у нас чистят раз в месяц. Вручную. Два человека со дна лопатами черпают окалину. Целый день черпают. А на Белорецком заводе очистка механизирована. И производится ежедневно. Надо и нам перенять этот опыт. Кудрину и вы говорили об этом. Однако до сих пор, кроме обещаний, ничего конкретного. Хотя для завода не плевое дело: такие ванны, а их больше, чем у нас, и в заготовительном имеются.
— Про крышки напомню Кудрину при первой же возможности, — успокоил рабочего Никаноров. — Обязательно.
Следующим, попросив разрешения сказать несколько слов, поднялся известный на заводе фрезеровщик Лукашин.
Выслушав его, Никаноров вспомнил, что видел Лукашина в президиуме собрания на заключении трудового договора, и портрет его в заводской галерее Почета. Спросил:
— Андрей Павлович, плашки вы делаете? Один?
— Да, я их делаю. Один.
— Это же непорядок. Давно говорил Яктагузову, что надо подумать о перспективе. Недооценивает. А все до поры до времени. Малейший сбой — и может получиться большой скандал. Кстати, — Никаноров посмотрел в глаза Лукашину, — и у вас, Андрей Павлович, личная просьба ко мне есть? Неужели и вы не устроены?
— Устроен, почему же, — вставая, отвечал Лукашин. — Но старость не за горами. Скоро пенсию оформлять начнут. А мы с женой вдвоем живем в так называемом финском домике. Тихо. Уютно.
— Участок есть при доме, — вставил реплику для пояснения зампредседателя завкома.
— Все верно, — согласился Лукашин. — И участок есть. И вода. АГВ недавно поставили. Но туалет во дворе. Ванны нет. А под старость хочется пожить, как люди. Ведь я на заводе около сорока лет. Комнатенку бы нам. Дом-то, честно говоря, великоват стал для двоих. А дети все поразлетелись. Своими семьями обзавелись. А дом у нас добротный. Ухоженный. Желающие в него, поди, найдутся.
— Спасибо, Андрей Павлович, за труд и откровенность. Мы подумаем о вашей просьбе. Самым серьезным образом. Не волнуйтесь.