На крыльях

Кей бросил трубку, а Кезон радостно улыбнулся собственному отражению. План невероятно его забавлял. И он предвкушал реакцию Кея. Хотел увидеть его глаза, когда Кей услышит, как разбивается зеркало, в котором он живет.

Кей пришел, как и обещал. Встал, застыв в дверном проеме напротив Кезона, величественно сидящего в кресле в темно-синем халате и с еще влажными волосами. Со своего места Кезон так и не встал – смотрел на светловолосого снизу вверх. Взгляд его темных глаз был преисполнен лукавства.

– Что ты хочешь? – прямо спросил Антон.

– Хочу немного, – пожал плечами Кезон, постукивая пальцами по подлокотнику. – Я написал песню – и музыку, и текст. Послушай и скажи, что думаешь?

– Я думаю, тебе нужно съесть лимон, – посоветовал ему Кей.

– В смысле? – не понял Кезон.

– Рожа слишком довольная, – хмуро пояснил Кей.

Кезон весело рассмеялся.

– То есть слушать не будешь? – спросил он. Кей коротко покачал головой. Не за тем он пришел.

– Говори, что хотел, – велел ему светловолосый музыкант. Сейчас в его глазах было высокомерие и раздражение. Но какими эти глаза станут через мгновение?

– Ты не мог бы подать мне полотенце? – попросил Кезон. Полотенце лежало на тонконогом изящном диванчке радом с Антоном. Тот молча кинул полотенце в лицо Кезону.

– Говори или ухожу, – предупредил его Кей.

– Мне кажется, ты недостоин, – произнес Кезон задумчиво, вытирая влажные волосы и перекидывая полотенце через плечо.

– Чего? – голос Антона был тих и угрожающ. Как и взгляд исподлобья. Интересно, о чем он сейчас подумал? О музыке, о своей популярности, о грядущей славе?

– Не чего, а кого, – поднял указательный палец кверху Кезон. – Ее.

Они оба прекрасно понимали, кого он имеет в виду.

Катю.

И Кею это очень и очень не нравилось. Он с трудом держал себя в руках, хотя виски ломило от ярости. А Кезон улыбался.

– Понимаешь, к чему я клоню? – спросил весело он, наблюдая за Кеем.

Тропинин медленно обошел кресло и, встав позади, положил руки на его изогнутую спинку. Улыбка Кезона, стала почти незаметной, но не исчезла. Оборачиваться на Кея смысла не было. Кресло стояло напротив зеркала, и теперь они могли видеть друг друга в нем.

– Понимаю, – медленно сказал Антон. – Хочешь сказать, что ее достоин ты. Верно?

– Смышленый, – хмыкнул Кезон. – Но еще я хочу знать, что нет ничего грандиознее и сильнее любви! – эти слова были произнесены насмешливо. – Докажи мне свою любовь к Кате. Чтобы я поверил: ты – достоин.

– Больше ничего не хочешь? – лениво спросил Тропинин. Он аккуратно взял полотенце с Кезона и накинул ему на голову.

– А где твои манеры, Антоша? Как-никак, я твой продюсер. Имей хоть каплю уважения, – издевательски произнес Кезон.

Тропинин молча смотрел на его отражение в огромном зеркале. Его глаза потемнели. Плечи окаменели. Запястья обвили змеями черные ленты бешенства, и он не осознавал, как сжал руки в кулаки.

– Ты ведь сможешь доказать, – спокойно сказал Кезон. Он резко встал, сбросив полотенце на пол: теперь парни стояли друг напротив друга легкомысленно близко.

Один напротив другого. Без масок. Первый – спокойный, как лодка, стоящая на тихой стоячей воде в озере.

Второй – с алым водоворотом в сердце, из глубин которого раздавался оглушительный гул.

– Даю тебе право выбора. Потому что уважаю. Любовь или музыка. Что для тебя сильнейший наркотик? – прошептал Кезон тоном искусителя, с восторгом глядя в темно-серые глаза, которые будто дымом заволокло, и изредка сквозь этот густой дым пробивались горящие искры костра, распаленного в душе лишь несколькими простыми фразами.

Кей все еще держался. При каждом вдохе бешенство, смешиваясь с ненавистью и отчаянием, багряным фонтаном хлестало в его душе. Концентрация гнева в крови зашкаливала. И Кезон все это отлично осознавал. Также он осознавал и то, что ходит по острию лезвия, играя со своим отражением. Кукольник никогда еще не становился марионеткой. Однако пришла пора.

Кезон был уверен в том, что знает ответ Кея.

Они ведь похожи.

Похожи так, что это пугает.

Кей выберет то же, что и выбрал бы Кезон.

– Это нелегкий выбор. Я знаю. Или ты участвуешь в фестивале и получаешь ряд нехилых плюшек к своей карьере великого певца, – вновь проскользнула насмешливость в тоне темноволосого музыканта, – или ты получаешь свою прекрасную любовь. Как тебе мой план проверки чувств? Идеально. Правда?

– Ты молчишь, потому что не понимаешь? Я объясню еще раз, – произнес Кезон, глядя в глаза своему собеседнику без страха. – Если хочешь остаться с Катей, лишишься самой большой возможности показать себя и свою группу. Я не допущу тебя к фесту. Ты ведь знаешь, кто я и что могу сделать. А если хочешь выступить, дать шанс «На краю» выйти на мировую арену, получить рекламу и прочие бонусы от меня, продюсера, то оставляешь Катю в покое. Это мой ультиматум, приятель. Что ты выберешь? Музыку или любовь?

Кезону хотелось смеяться, глядя в безжизненное лицо Кея, но он сдерживался. А тот все так же стоял молча, стиснул зубы и сжав кулаки, и серые глаза его гневно сверкали. Море внутри них бушевало, переворачивая корабли.