На крыльях

Эти несколько часов пока мы добирались до нужного места, были самыми суматошными в моей жизни. Но мы успели. Не знаю как, но успели. И попали в море безумия, драйва и живой музыки, имя которому было рок-фестиваль. Людей было немыслимое множество, и музыка играла так громко, что, казалось, пробиралась куда-то глубоко внутрь, заставляя вибрировать не легкие, а душу.

У Кея был пропуск, позволяющий ему беспрепятственно проходить в ВИП-зону, ту самую, попав в которую, любой любитель рока упал бы в обморок от счастья, увидев разной степени знаменитости музыкантов, собравшихся исполнить свои песни в один день. Меня он сумел протащить с собой за сцену, где я встретилась с Нинкой – о ней узнал Келла и, естественно, не пожелал оставлять одну.

Впервые за долгое время я слышала, как Антон поет вживую, и плакала от переполнявшего меня восторга, как будто бы была его самой закоренелой фанаткой. А Нинка, которая едва не прибила меня за побег, стояла рядом и громко подпевала, смотря, конечно же, на Келлу, которого постоянно показывали на огромных экранах сбоку от сцены. И взгляд ее был на удивление теплым. Даже тот факт, что у него вместо синих волос теперь фиолетовые, ее не особо смущал.

Я испытывала сумасшедший подъем.

Ребята играли так, будто это было в последний раз: с азартной яростью, слаженно, технично и напористо. И я не знаю, как это у них получилось, но они смогли завести публику, которая, наверное, ждала выступления хэдлайнеров, а не каких-то там парней из далекой северной страны. Любители рока восприняли группу «На краю» благосклонно, а кто-то даже выложил в сеть ролик с записью одной из песен, которая тотчас набрала огромное количество просмотров, что автоматически увеличило популярность НК.

Единственная песня, которую Антон пел на русском, называлась «Оригами», и я была готова поклясться, что он поет ее для меня.

Ворох тонкой бумаги на сердце пылится.
Облепляет она тонким слоем все лица.
Я бессилен понять: кто ты? Имя забыто.
Человек или демон – бумагой все скрыто.

Я бумагу срываю, только сам я срываюсь.

Ты – моя или нет? Все понять я пытаюсь.
За твой образ в цветах я хватаюсь руками.
Я тебя разгадал. Ты – мое оригами.

И пусть плавится ад,

Растекается лед,
Повернуть мне назад?
Или дальше, вперед?
Суждено мне лететь
Сквозь кровавую стужу?
Чтобы в ней не сгореть
И узнать, что я нужен
Тебе.

Разгадать как загадку бумажных сплетений?

Мне смеяться и плакать? Или ждать озарений?
Что мне делать? Как быть? Как на ложь не поддаться?
Я пытаюсь услышать – вдруг твой голос раздастся.

Черной россыпью звезд вязь небесная вьется.

Там, где были сердца, голый лед остается.
Он вплетается в небо, в кожу льется цунами.
Я тебя так люблю – ты мое оригами.

И пусть плавится ад,

Растекается лед,
Я ни шагу назад,
Я теперь лишь вперед.
Пролечу я свой путь,
Что во тьме исчезает.
Но ад скажет: «Забудь».
Та любовь угасает.
Нет!

Он пел, глядя мне в глаза, а я улыбалась сквозь слезы.

Я в который раз убедилась, что любовь – дитя веры.

А вера – символ победы.

* * *

Кезон смотрел на выступление Кея, куря сигарету – уже третью или четвертую. Лицо его было отстраненным – не единой эмоции. И даже привычные звезды не горели в глазах. Одна лишь пустошь сияла в них отблесками софитов на сцене.

Несколько часов назад Катя написала ему: «Ты был прав. Антон не пришел. Все кончено», и Кезон готов был праздновать победу.

«Я с тобой, Катя», – написал он ей в ответ, чувствуя странную нежность и желание ее утешить, словно и не он был виноват в происходящем.

А потом вдруг, перед самым выступлением «На краю» он получил от Кея сообщение, в котором не было слов, зато к нему была прикреплена фотография – селфи Кати, Кея и… Кея на фоне сцены с обратной стороны.

Кезон слишком поздно понял, какую игру затеяло его отражение. Не взял в расчет близнеца Кея, который отлично его отыграл – Кезон не заметил подмены.

Это восхищало и нервировало одновременно. Впрочем, Кей всегда вызывал в Кезоне неоднозначную реакцию.

Как все-таки вышло забавно. У его отражения есть свое отражение.

Чертовы братья.