На крыльях

Сначала мы гуляли – по знакомым с осени местам, держась за руку, потягивая из трубочек кофе: у него был холодный, со льдом, а у меня – шоколадный капучино; смеясь, разговаривая обо всем на свете, не замечая никого, кроме друг друга. Мы бродили по саду, в котором цвели груши, черемуха, абрикосы и даже сакура, наслаждались отличной безветренной майской погодой, подставляли лица теплому солнцу.

Наверное, это и было счастье. То самое, хрупкое, неуловимое. Оно синим крылом задело наши лица, рассыпая на кожу искры, и унеслось вдаль, сверкая, словно солнечный блик, и обещая вернуться – и не раз. По крайней мере, я надеялась на это.

Единственной проблемой было лишь то, что Антону приходилось скрывать лицо, чтобы его не узнали. На лице у него была тряпичная маска, наподобие медицинской, закрывающая всю нижнюю часть, а потому целоваться было ужасно неудобно. Маску он снял единственный раз, когда мы сидели в парке, на лавочке, скрытые от посторонних глаз белоснежным яблоневым облаком, от которого исходил тонкий медовый аромат. И посадил к себе на колени, жадно, нетерпеливо целуя, бережно обнимая при этом. Меня словно касались лепестки яблоневых цветов – мягко, легко, почти невесомо. Укрывая, утешая, оберегая. Опаляя нежностью – до мелкой дрожи. Искушая, заставляя до боли закусывать губу. И от сладкого яблоневого аромата, окутавшего с головы до ног, приятно кружилась голова, а дыхания не хватало.

– Хватит… – прошептала я ему на ухо, проводя рукой по волосам, нагретым солнцем, зависшим над нами.

Он не мог прекратить. Я не могла противиться, осознавая свою беспомощность перед его прикосновениями и чувствуя губами его пульс.

– Остановись, Антон. Сюда могут прийти люди, – тихо, ловя ртом воздух, сказала я ему, беря волю в кулак и отстраняясь, пытаясь при этом поправить одежду – чтобы выглядеть прилично на случай появления в этом укромном местечке посторонних.

Он молча взял мою руку в свою и коснулся губами ладони, провел вдоль – до самого запястья, прикусил тонкую кожу. Улыбнулся, пристально глядя в глаза. Видя, что я разочарована – вопреки своим словам, – Антон подмигнул мне, коротко рассмеялся, понимая, что я чувствую, потерся носом об мой нос – как мальчишка.

Он убрал руки, сложив их на коленях, всем своим видом показывая, что остановился. Сделал все, как сказала я.

Солнце над нами тихо смеялось.

«Как скажешь», – говорил лукавый взгляд Антона, который отлично понимал, что я хотела продолжения. Он ждал, что я буду делать. Я, положив ладони ему на грудь, тоже ждала.

Хотелось безумств. Солнечных вспышек над бушующим океанским прибоем. Волн лунной прохлады, разлитой по коже. Света стеклянных звезд, упавших вместе с поцелуями на обнаженную кожу. Хотелось сумасшествия, искрящегося на самом кончике фитиля. Бикфордов шнур зажегся и горел.

Не выдержав первой, я потянулась к лицу Антона за поцелуем, однако тут послышались голоса, и я птичкой слетела с его колен на лавочку, приглаживая растрепанные волосы и поправляя юбку, представляя собой пример образцовой хорошей девочки. Антон лишь усмехнулся.

В наш уединенный уголок забрели две пожилые матроны с внуками – они ничего не заподозрили. И мы вели себя прилично до тех пор, пока они не скрылись из виду. Но стоило им уйти, я вновь потянулась к Антону, решив, что больше останавливаться не стану. Правда, в этот момент нам снова помешали – большая компания подростков, и Антону срочно пришлось натянуть на лицо маску, а потом мы и вовсе покинули свое укромное облако из яблоневых цветов.

В отель мы вернулись вечером, уставшие, но довольные и мечтающие об уединении в бледно-голубых прохладных стенах номера.

Однако Антона постоянно тревожили телефонные звонки – то и дело он нужен был то коллегам, то журналистам, и вынужден был отвечать, прерывая поцелуи, по которым я безумно скучала и которыми все никак не могла напиться. Однако в тот момент, когда небо стало медным, словно янтарь, мое терпение кончилось. Я, дождавшись, когда Антон завершит свой очередной – самый долгий! – разговор, молча забрала у него телефон и отключила. А сама вольготно уселась рядом с ним, подогнув колени. И положила руку Антону на плечо.

– Сегодня ты только мой, – напомнила я ему. – Хватит разговаривать. И знаешь…

Договорить я не успела – Антон резко подался ко мне, целуя, и уронил на кровать, не давая произнести ни звука. И на миг отстранился, упираясь ладонями в матрас по обеим сторонам от моих плеч и пытливо заглядывая мне в глаза.

– Не разговаривай, – прошептал он и опалил чувствительную кожу на шее дыханием, спускаясь все ниже.

Я дарила ему все, что у меня было – свои руки, губы, сердце, голос. Всю свою нежность – без остатка. Весь тот свет, который держала в ладонях, боясь расплескать. Всю свою любовь: неидеальную, но искреннюю.

Я целовала море – море своего света, море своей любви. Безбрежное, глубокое, прекрасное. Тонула в нем, не пытаясь выбраться, уходя на дно, задыхаясь. Растворялась.

Море вознесло меня к небесам на высоких пенистых волнах.