На крыльях миражей

Родительнице с грудным ребёнком пришлось искать съёмное жильё и надомную работу. Больше она с мужем не встречалась ни разу. В метрике девочки в графе отец стоял прочерк.

К счастью, Веронике повезло. Игнат боготворил её, хотя характер у него был не сахарный. Беспокоиться точно было не о чем.

Мама не уставала напоминать о проблемах, которые преподнесла ей немилосердная судьба, но дочь не слышала: у каждого свой жребий. Если непрестанно оглядываться по сторонам, можно научиться бояться собственной тени.

Они были на удивление разными, но всем известно, что противоположности притягиваются. Романтическая история их близости была похожа на взрыв атомной бомбы, на фейерверк из расчёта артиллерийских орудий.

Это было потом, когда случилось то, что случилось: поцелуи и объятия не в счёт – это так, невинная шалость, временное помутнение рассудка. Начиналось, конечно, с трогательной нежности, с пробуждения сдержанной чувственности, с деликатного трепетного обожания на расстоянии. Даже танец казался излишне интимным действием, едва ли не растлением юной девы.

Вероника была миниатюрная, застенчивая и впечатлительная, слишком нежная, чересчур хрупкая и беззащитная для зимы, когда они познакомились, и вообще для беспощадной реальности, в которой ей необходим был надёжный защитник. Кто, если не он?

Игнат любил свою девочку безумно. Не удивительно, что она по мнению мамы – сошла с ума.

Вероника бросила всё, ослушалась маму, ушла жить к нему, никого не предупредив. Взяла и сбежала.

Они купались в блаженном мороке, по-доброму теряли рассудок: любили, любили и любили друг друга, забывая ходить на лекции, готовить еду. Не было в те часы и минуты ничего замечательнее задушевного разговора в летнем саду дома, где жил Игнат, при свете желтовато-рассеянного уличного фонаря, привлекающего ночных мотыльков и затерявшихся в темноте бабочек-бражников. Звон цикад и запах ночных фиалок будили фантазию, заставляя вспоминать всё-всё, даже то, чего никогда не было. Ведь могло быть. Могло!

Ночная прохлада освежала, разгоняла кровь. Шелест листвы, шуршание чьих-то крыльев, дыхание остывающего воздуха – жизнь казалась волшебной сказкой. С каким наслаждением прижимались они друг к другу. Совсем не хотелось говорить, потому, что запах близости рождает совсем другие эмоции, для которых нет нужды в словах. Азбука любви состоит из запахов, прикосновений и звуков.

Постель в доме Игната после первого целомудренного опыта телесного единения надолго стала их приютом. Они были полностью, безоговорочно счастливы. Пока не расписались. Увы, их характеры, привычки и цели стремились к разным полюсам. Молодожёны были до того разными, что пришлось стремительно меняться, чтобы не разлететься в противоположные стороны раньше времени, чтобы закрепиться в сказочной попытке вытеснить непримиримые противоречия.

Вероника менялась, менялась, приспосабливалась, училась маневрировать, старалась увернуться от неизбежных противоречий, огибала острые углы в близких и не очень отношениях, постигала науку подчиняться. Да-да, этому тоже потребовалось учиться. А потом вдруг поняла, что это уже не совсем она. Точнее – совсем не она, что это уже не её жизнь, не её мечты, не её сокровенные желания.

Когда девочка говорила, что любит, Игнат блаженно жмурил глазки, снисходительно улыбался, нежно обнимал, ласково целовал в нос или в висок, – не бери в голову, принцесса. Зачем говорить о том, что понятно без слов, – после чего новоявленные супруги замирали в объятьях друг друга и не шевелились часами, пока не почувствуют голод или не захотят спать, что служило сигналом к близости иного, слишком интимного порядка.

Вероника млела, испытывая затяжные приступы трепетного восторга, пьянея от прикосновения к неведомому источнику энергии и тепла, но беспокойный скворец в голове даже в моменты неистового блаженства больно клевал, настаивая на том, что ей без деятельного участия, без интимных признаний и бесхитростно-откровенных слов любви ничего не понятно.

Девочке казалось, что Игнат крадёт у неё чувствительно значимую частичку счастья: сдобный ломтик мечты, хрустальную капельку грёз, лучик надежды на прекрасное будущее. Разве можно быть безучастным, равнодушным в такие волнующие моменты, ведь это не что-нибудь отвлечённое, незначительное – это самоотдача, любовь?

Вероника сходила с ума от его интимного запаха, лишалась рассудка, чувствуя трепетные прикосновения, не говоря уже о сокровенной близости, к которой не могла относиться иначе как к таинству, постичь мистику которого не могла в принципе.

Каждый раз, приближаясь к сладкому финалу, супруга улетала так далеко, что возвращение обратно становилось серьёзной проблемой. Её бёдра как тиски сжимались от сладкого безумия настолько сильно, что Игнат порой задыхался в неожиданно цепких объятиях.

Девочка понимала, что женщина, жена – зеркальное, с допустимыми искажениями отражение мужского благородства, а мужчина – голографическая проекция её отношения, её доверия и любви к нему, своему избраннику. Это правило не обсуждалось.