За пыльными окнами размеренно дышал засыпающий посёлок, над которым медленно сгущались сумерки, вдыхающий терпкий запах тополей и сладковатый аромат цветущих лип, а выдыхал умиротворённое спокойствие, нарушаемое лишь редким лаем собак и воркованием засыпающих голубей, которое окутывало окружающее пространство прозрачной пустотой с мерцающими звёздами. В другой ситуации Вероника осчастливленная близостью прижалась бы к мужу, но в момент изумления, задыхаясь от внезапного недостатка кислорода, она не могла этого сделать.
– Скажи, Игнат, ты действительно меня любишь?
– Что за вопрос! Я твой муж.
– Именно поэтому я и спрашиваю.
– Не напрягай. Любовь – сказка для недоумков и неудачников.
Воспоминания о рассыпающихся в прах чувствах прокатились горячей волной по онемевшему вдруг телу, зашевелились в артериях и заверещали, напоминая о своём присутствии.
– Мамочка, мама, – пронеслось в голове Вероники, – откуда ты могла знать, за кого я выходу замуж?
– Хватит дискутировать. Убирай со стола и спать.
Девочка не спорила. Она пребывала в шоке.
Игнат по-хозяйски раздел жену, взгромоздился, не потрудившись подготовить к сближению, бездушно оприходовал, словно выполняя священную миссию или производственное задание, и отвернулся к стенке.
Ночь и в этот раз казалась ему неповторимой, впечатляющей, с запредельно прекрасным интимным приключением в стиле фристайл, а для неё – с трудом пережитым насилием, омрачённым токсичными видениями до самого утра и паническими приступами удушливой обиды. Вероника ощущала реальность колышущейся, зыбкой. В ней не было ни конца, ни начала, ни точки опоры.
– Интересно, – думала она, глотая удивительно жгучие слёзы, – почём нынче лунная дорожка на воде, звон цикад, светляки в траве, простое девичье счастье? Неужели я никогда не смогу этого узнать?
По инерции они ещё некоторое время изображали из себя супругов, но вскоре расстались. Им было не по пути.
Удивительно, но Вероника, испытывая невыносимое чувство вины, отягощённое состоянием изменённого сознания и изнурительной работой непонятного характера искренней скорби. Ей казалось, что упустила единственный, потому, что никогда больше не сможет приблизиться к мужчине, шанс создать настоящую семью.
Пройдёт год, может даже два, когда Вероника научится не вздрагивать от звука его имени, когда забудет обстоятельства и нюансы катастрофы, подробности того памятного дня, когда любовь получила смертельное увечье. А ведь она заранее чувствовала, даже знала – что-то пошло не так, что-то существенное, важное изменилось в отношениях в тот самый день, когда их союз был скреплён государственной регистрацией.
Сначала были не вполне логичные претензии, почти незаметные мелочные придирки. Малюсенькие такие, еле различимые звоночки разобщённости. Пока Вероника как маленькая девочка из песочницы ревностно хранила в закромах души блестящие безделушки его мнимых достоинств: цветные стекляшки благородства и целомудрия, красивые фантики великодушия и искренности, представляя, что это и есть настоящее богатство, Игнат щедро делился реальными сокровищами с кем-то другим, раздавая их просто так, из праздного любопытства.
Больно это – ошибаться в людях, ох как больно!
Полнолуние
Григорий сидел за письменным столом в неудобной позе. Долго сидел. Сидел неподвижно, тупо наблюдая за большой мухой, совершающей некий магический ритуал на светящемся экране монитора. Не стесняясь посторонних глаз, эта животная с огромными красными глазищами любовно занималась гигиеной: облизывала лапки, после чего расправляла крылья и чистила, чистила, чистила.
– Зараза, – вслух произнёс мужчина, имея, однако в виду совсем не насекомое. Ему тоже стоило бы произвести тщательную санитарную обработку после того, что пару часов назад натворил.
Жена, Верочка, вечером заступила на суточное дежурство в клинике, дети остались ночевать у её родителей. Можно было заняться чем угодно, благо интересных занятий накопилось множество.
Проводив на работу жену, Григорий налил в стакан тонкого стекла коньячку на два пальца, чтобы окунуться в атмосферу свободы, любовно разложил на столе инструменты. Недавно ему удалось приобрести на барахолке изумительные старинные часы с крышкой в изящно гравированном серебряном корпусе. Нужно заставить их ходить.
На самом интересном месте любимое занятие было прервано звонком в дверь.
– Какого лешего, я никого не жду!
На пороге стояла соседка сверху в халатике, больше похожем на пеньюар, – Григорий Афанасьевич, голубчик, – невинно улыбаясь, обратилась дама, – Верочка дома?
– На смене.
– Какая жалость. Хотела поболтать с ней о нашем, о женском. Ваша супруга так тонко чувствует. Поговоришь с ней, и снова жить хочется.
– Ничем не могу помочь. Приходите завтра.
– Мне показалось или вы пили коньяк?
– Самую малость. Сосредоточиться помогает.
– Мне бы тоже не мешало привести мысли в порядок. Угостите?
– Я бы не хотел…