На крыльях победы

Однако не на всех так действовала товарищеская критика. Одним из таких «трудновоспитуемых» был Исмахамбетов, человек горячий, с очень неуравновешенным характером, не умеющий себя обуздывать. В тот же день он, ведя звено на прикрытие наших войск, обнаружил четверку «фоккеров» и ринулся на них, бросив звено. Из этой атаки ничего не вышло. Немцы ушли, а Исмахамбетов понапрасну расстрелял все патроны.

Пронин, Хохряков и Чистов, которые были в звене, вернувшись на аэродром, возмущались. Я понимал, что Они правы, и решил серьезно поговорить с Исмахамбетовым. Вместе с Армашовым мы долго объясняли ему, к чему может привести горячка в бою. Он поклялся, что впредь будет дисциплинированным, и я подумал, что «батя» оставит его во главе звена, но он отстранил Исмахамбетова и был прав.

На следующий день я получил задание вытеснить неприятельские истребители из района Валги. Вылетели восьмеркой и шли на высоте тысячи метров. Над городком была сплошная облачность, и я, по приказу, держался под ней.

Уже почти над самой Валгой мы заметили четверку «фоккеров». Они нас тоже обнаружили и, прежде чем мы успели их атаковать, ушли в облака. Преследовать их было бессмысленно. Мы продолжали ходить четверками на встречных курсах, осматривая район боевых действий. К тому же на лобовых курсах мы всегда видели хвосты самолетов друг друга.

В это время пришли наши «горбатые» и начали штурмовку восточной окраины города. Немцы открыли сильный зенитный огонь, создав сплошную завесу. Очевидно, в этом районе у немцев было что-то важное, и они буквально неистовствовали. В этот день мы потеряли двух летчиков и три самолета.

Возвращаясь домой, я на своей территории увидел горевший самолет Пронина, а недалеко около него — санитарную машину. Она тронулась и, переваливаясь по ухабам, направилась в сторону нашего аэродрома. «Петя, Петя! Что же с тобой случилось?»

И снова бой...

Есть люди, которые, рисуясь, говорили и говорят так:

— На войне привыкаешь и к смерти товарищей!

Ложь! Гибель каждого товарища мы, летчики, переживали очень тяжело, с глубокой сердечной болью. А у меня она усиливалась еще и оттого, что среди погибших были не только брат, а и мои земляки-дальневосточники. Землячество — сильное чувство, особенно на фронте. После смерти Пети Пронина у меня осталось лишь два друга-земляка: Витя Бродинский и Дима Хохряков. Наша дружба, наша забота друг о друге стали еще сильнее и как-то трогательнее.

Боль потерь приглушалась частыми сообщениями об успешном наступлении советских войск на всех фронтах. Наши воины вышли к границам Латвийской республики. Когда мы летали над ее лесами и полями, в лицо нам дышала соленым ветром Балтика. Так и хотелось направить машину к морю, посмотреть, какое оно, — ведь я никогда не бывал на море. Но надо было выполнять боевые задания.

Фронт проходил по реке Цесис. Наши саперы наводили через нее переправу. Гитлеровская авиация пыталась им помешать. Видя, что частые налеты маленькими группами не приносят ощутимых результатов, немцы изменили тактику: они стали вести штурмовку переправы реже, два-три раза в день, но большими силами — от двадцати пяти до шестидесяти самолетов.

...Меня вызвал командир полка. Он сидел за столиком и задумчиво барабанил пальцами по карте. Я смотрел на усталое, изрезанное морщинами лицо Армашова и прекрасно понимал, как тяжело ему отправлять на трудное и опасное задание своих «сынков».

— Сил у нас сейчас меньше, чем у врага, — сказал «батя», — и сдержать такое количество немецких самолетов вам будет трудно. Но надо!..

Мы вылетели навстречу фашистам на шестнадцати машинах. Десять самолетов вел лейтенант Гура, а я его прикрывал шестью.

За линией фронта мы обнаружили двадцать четыре «фоккера», которые двигались тремя группами. Видим друг друга, но боя не начинаем. Каждая сторона выжидает более удобного момента для атаки. Немцы ведут себя уверенно, не так, как обычно в последние дни. Ну еще бы, такое преимущество в самолетах! Да и находятся над территорией, занятой их войсками. Но вражеские летчики переоценивают эти преимущества. Главное все-таки в том, за что сражаешься!

Ведущий «фоккер» слишком рано начинает разворот. На какое-то время, правда очень короткое, немцы подставляют нам свои хвосты. Гура всей десяткой идет в атаку, и «фоккеры», не долго думая, пускаются наутек. Только три пары делают попытку задержать наших, но нервы и у этих фрицев не выдерживают — они тоже уходят в облака.

Одна пара немецких истребителей напоролась на мою шестерку. Я дал короткую очередь по первой немецкой машине, она вспыхнула и пошла вниз. Бродинский почти одновременно успел сбить второй вражеский самолет.

Бой как будто закончился. Казалось, что немцы больше не покажутся, заплатив двумя машинами за встречу с нами. Однако следовало все же быть настороже — врагу нужна наша переправа.