На крыше храма яблоня цветет

Это сын, это мой маленький Лучик. «Мама, дорогая, пожалуйста, не пугайся, я в карнавальном костюме, я сам его сделал. Ты не смотри, что сейчас лето. Ну и что, правда? Ты знаешь, я долго-предолго молился за тебя у бабушки перед старыми образами. Чтобы злое чудовище выпустило из лап мою прекрасную принцессу, которая пришла из далекой Вселенной, бывшей соседки месяца… Угадала, кого я имею в виду? Не угадала? Сдаешься? Мою маму. И оно, хоть и чудовище, испугалось меня, вот видишь, какой я страшный, когда весь в краске. Даже ты меня не узнаешь и пугаешься. У-у».

– Какое чудовище? Лука, о чем ты говоришь?

– Ну как называется это больничное отделение, окнологическое, наверное, олнокогическое… ну ты сама знаешь. Вряд ли я когда-нибудь его правильно напишу. Ты мне подскажешь, как правильно писать, ну чтобы без ошибок, да? Я тогда сам напишу тебе сказку, потому что я уже взрослый. Мама, скажи, а все взрослые пишут без ошибок? Так я все-таки жива? Я вернулась в этот мир к своему ребенку? Ну да, руки мои, исколотые капельницами и ноги мои, вот он неровный пальчик. Господи, спасибо тебе от всего сердца. Теперь, когда у меня впереди вся жизнь, я обещаю, что буду вести себя по-другому. Радоваться! Дням, часам, секундам! С гордостью носить повязку, а когда ее снимут и отрастут волосы – волосам! И не важно, какого они цвета. Я буду танцевать под дождем и загорать на солнце, но больше всего, конечно, я люблю зиму за ее стерильную свежесть, за праздничный наряд, за холод, который заставляет людей быть ближе друг другу, за прозрачный лед, оберегающий тепло…

В дверь снова стук. Входит молодой мужчина, как две капли воды похожий на Саэля. Неужели это возможно? Он врач? Сантехник? Кто? Впрочем, какая разница. Он в моем мире – это главное. Господи, спасибо!

– Моя радость, моя любовь, но ведь так не бывает. Мысль материальна, но не настолько, чтобы небесное сделать земным. Впрочем, Богу все возможно. Пока я открывала новые миры, где-то рядом жил мужчина с внешностью Саэля, а может, и душой. Интересно, какие он книги читал, а он любит смотреть на дождь?

Сердце вот-вот выпорхнет из груди.

– Ты материализовался? – спрашиваю, улыбаясь.

– Понимаешь, Арина, – обращается ко мне, – я ждал, ждал, ждал целую вечность, а потом взял полевую ромашку и пришел к тебе. Решил: сегодня или никогда. Третьего не дано. Если нам суждено в любви и счастье прожить здесь сорок лет вместе, душа в душу, рука об руку, а потом сорок жизней Там, то этого очень мало, согласись? В радости время летит быстро, ты и не заметишь.

Бедная-бедная моя, сколько же тебе пришлось пережить за все это время.

А если вдруг нам не будет где жить, запомни, мы всегда можем рассчитывать на четвертый барак у южной стороны первой городской несанкционированной свалки. Плюшевый мишка, будь уверена, нас пропустит.

Ну а если не хочешь жить в бараке, рядом с ромашковым полем, мы можем уехать из города, на север или на юг, или в центр – в самое сердце России и поселиться рядом с каким-нибудь древним храмом или монастырем, чтобы постоянно слышать колокольный звон, который ты так любишь.

…Иногда позволь мне тебя ревновать, ведь такой, как ты, нет больше нигде в мире… но ты, пожалуйста, этим не гордись, тогда ты потеряешь свое очарование, ну пусть не все, а только часть его, но и этого жалко… Я очень тебя прошу, оставайся такой же скромной и робкой, если можно, пожалуйста…

– О, ура! Ура! Ура! Мы уедем в другой город! В другой город, большой и красивый! – закричал Лука, прыгая на одной ноге. – Мама, мамочка, а на каком этаже мы там будем жить? Там, в нашем новом доме, будет место для велосипеда? А Саэль, – малыш тут же незнакомца стал называть ангельским именем, хотя он Александр, который живет на соседней улице, – нам будет также строить город из тумана?

– Знаете, что я решил, – сказал вдруг до боли родной незнакомец, – я построю для нас настоящий дом.