На крыше храма яблоня цветет

Звон разбитой чаши хозяина разбудил,
Звон разбитой чаши хозяина удивил.
Позабылись звуки, цвет и аромат,
Но слуга в этом совсем не виноват.
Как вода из чаши, молодость утекла…
Молодость пролилась – старость не спасла.
Просто позабылось про цвет и аромат,
Не слышны звуки.
Но слуга не виноват…

Мы посмеялись над пастухом и поднялись ввысь. Ветер нас быстренько отнес на высокую, невероятно красивую гору, откуда открывался вид на причудливый древний город с широкими стенами и высокими башнями. Настал час нашего расставания.

– Ну прощай, прощай, милый спутник, – сказала я, улыбаясь, юноше с ангельским ликом и открыла глаза.

– Увидимся, Ева, – прошептал он нежно и исчез.

* * *

В комнате начиналось обычное серое утро, зазвенел будильник, и мне нужно было собираться на работу.

Ничем не примечательное утро состоит из множества брызг. Они рождаются, мгновенно отражают в своих сферах частицы этого мира и сразу умирают. Все правильно, мир им не нравится, и получается, незачем жить. Вот бы нам, людям, знать заранее, нужно жить или нет? На этот вопрос я ответа не нашла даже тогда, когда все необходимое для жизни я уже купила, а все равно продолжала работать на трех работах. Работать, как привыкла, до полного изнеможения. Ра-бо-то-пот-реб-ность. Так я для себя определила жизненный путь. Хотя, если разобраться, меня никто отдыхать не учил.

Но сегодня мне нужно, в сущности, сделать малое: взять интервью для отдела рекламы.

Рекламные интервью – это целая песня. Ты задаешь подобострастные, заранее согласованные вопросы вроде: ваши творческие (производственные) планы? А тебе лениво-тупо отвечают заученными фразами, бесконечно «прощупывая» взглядом. И тошно, и противно, но это тоже часть моей работы, которую я должна выполнять. Должна…

Вечер выдался просто замечательным. К концу рабочего дня оказалось, что мне нужно ехать в командировку на Север. Все-таки небольшое разнообразие. Север, насколько я знаю, очень разный. Но мне больше по душе дикий, далекий от цивилизации, где можно себя ощутить маленькой частичкой Вселенной.

Там, и только там, на краю земли, где небо начинается прямо из ближайшего озера, я обычно всегда чувствую себя здоровой и любимой.

Вместо электричества – северное сияние

Вот она, явь, прошло всего-то ничего и я вместо уютного редакционного кабинета в оленеводческом совхозе.

Вместо привычных обедов, завтраков, ужинов и, конечно же, кофе, я питаюсь Бог знает чем. Непривычно жирная уха из огромной нельмы, оленье молоко (я до недавнего времени не знала, что оленей можно доить), здесь нет даже чая, вместо него пьют чагу. Это такой нарост на коре березы, говорят, целебный, но на вкус редкая гадость, которая к тому же безнадежно портит зубы! На десерт – мороженая морошка. Но поскольку ее собирают не руками, а специальным совком, то мусора в ней всякого видимо-невидимо, вплоть до окурков. У здешних жителей довольно своеобразное понимание чистоты.

Хозяева чума, в котором я остановилась, например, одежду стирают дважды в год – весной и осенью. Меховую же чистят только снегом один раз в году. А уж убирают в чуме только по большим праздникам и памятным датам, потому босиком по полу ходить нельзя – можно запросто ногу проткнуть рыбной косточкой.

Пьют местные мужчины в свободное время самогонку, настоянную на рогах оленя. На вкус, как ни странно, настойка сладковатая, отдаленно напоминает дешевый ликер.

Я приехала сюда с водителем. Однако хозяева чума Нина и Иван Шайдера не обратили особого внимания на тот факт, что водитель – мой подчиненный. Они тут же ему помогли снять дубленку, шапку, сапоги, накормили, напоили настойкой, повели в баню.

Мне же налили пол-литровую кружку настойки, чем-то напоминающую бидон, отломали кусок, рука не поднимается писать, пирога. Скорее это очень своеобразный хлеб из манной крупы, показали место за печкой на шкурах, вот, собственно, и все гостеприимство. Здесь я просто баба – и все! Получеловек или недочеловек. В общем, прилагательное.

Но меня к этому в районной администрации немного подготовили, я взяла с собой постельное белье, влажные салфетки, запасные носки и еще много чего, выдающего во мне цивилизованного человека, бросила сумки на шкуры и ушла в стадо. Сейчас здесь происходит самое интересное – оленихи дают приплод, а потому за ними нужен глаз да глаз.

Олени и в самом деле благородные животные, молча жуют ягель, фыркают. Подходят ко мне, обнюхивают и медленно уходят. У самцов чешется голова, скоро, совсем скоро надо сбрасывать пышные рога, так напоминающие корону, вот они и медленно раскачивают головами направо-налево, направо-налево. Со стороны кажется, будто они слышат какую-то музыку и машут ей в такт. А может быть, им и в самом деле дано слышать неведомые миру звуки?