На куличках

Замятин Евгений На куличках

Евгений Замятин

На куличках

1. Божий зевок.

Есть у всякого человека такое, в чем он весь, сразу, чем из тысячи его отличишь. И так же у Андрея Иваныча - лоб: ширь и размах степной. А рядом нос - русская курнофеечка, белобрысые усики, пехотные погоны. Творил его Господь Бог, размахнулся: лоб. А потом зевнул, чего-то скушно стало - и кой-как, тяп-ляп, кончил: сойдет. Так и пошел Андрей Иваныч с Божьим зевком жить.

Вздумал прошлым летом Андрей Иваныч - в академию готовиться. Шутка ли сказать: на семьдесят рублей одних книг накупил. Просидел над книгами все лето - и случилось в августе на Гофманский концерт попасть. Господи Боже мой: сила какая. Куда уж там академией заниматься: ясное дело - быть Андрею Иванычу Гофманом. Недаром же все в полку говорили: так Андрей Иваныч играет Шопеновский похоронный марш - без слез слушать нельзя.

Под диван все книги академические, взял учительницу, засел Андрей Иваныч за рояль: весной в консерваторию поедет.

А учительница - светловолосая, и какие-то у ней особенные духи. Вышло: вовсе не музыкой занимался с ней Андрей Иваныч всю зиму. И пошла консерватория прахом.

Что же, так теперь и прокисать Андрею Иванычу субалтерном в Тамбове каком-то? Ну, уж это шалишь: кто-кто, а Андрей Иваныч не сдастся. Главное - все сначала начать, все старое - к чорту, закатиться куда-нибудь на край света. И тогда - любовь самая настоящая, и какую-то книгу написать - и одолеть весь мир...

Так вот и попал Андрей Иваныч служить - на край света, к чертям на кулички. Лежит теперь на диване - и чертыхается. Да как же, ей Богу: третий день приехал - и третий день от тумана не продыхнуть. Да ведь какой туман-то: оторопь забирает. Густой, лохматый, как хмельная дрема - муть в голове притчится какая-то несуразная нелюдь - и заснуть страшно: закружит нелюдь.

Хоть какого-нибудь человечьего голоса захотелось навождение свалить. Кликнул Андрей Иваныч денщика.

- Эй, Непротошнов, на минутку!

Как угорелый, влетел денщик и влип в притолку.

- Скушно у вас, Непротошнов: туман-то, а?

- Н-не могу знать, ваше-бродие...

"Фу ты, Господи: какие глаза рыбьи. Но можно же его чем-нибудь"... - Ну что, Непротошнов, через год домой, а?

- Так тошно, ваше-бродие.

- Жена-то есть у тебя?

- Так тошно, ваше-бродие.

- Небось, по ней соскучился? Соскучился, говорю, а?

Что-то тускло мигнуло в Непротошнове.

- Как оная, есть конкурент моей жизни, жена-то... то я... и потух, спохватился, вытянулся Непротошнов еще больше.

- Да что: разлюбил, что ли? Ну?

- Н-не могу знать, ваше-бродие...

"О, ч-чорт... Ведь вот: был, наверно, в деревне - первый гармонист, а теперь - рыбьи глаза. Нет, надо будет от него отвязаться"... - Ладно. Иди к себе, Непротошнов.

Отвалился Андрей Иваныч к подушке. В окно полз туман лохматый, ватный: ну просто не продыхнуть.

Перемогся - и хоть с храпом - а продыхнул Андрей Иваныч, и сам же услышал свой храп: заснул.

"Батюшки, что же это я - среди бела дня сплю..."

Но запутал туман паутиной - и уж не шевельнуть ни рукой, ни ногой.

2. Картофельный Рафаэль.

- Их преосходительства господина коменданта нету дома.

- Да ты, братец, узнай хорошенько. Скажи, мол, поручик Половец. Половец, Андрей Иваныч.

- Полове-ец?

У денщика генеральского - не лицо, а начищенный самовар медный: до того круглое, до того лоснится. И был себе самовар заглохший, а тут вдруг начал пузыриться, закипать:

- Полове-ец? Ах-и-батюшки, позабыл я, дома они. Половец ну как же: - дома, пожалте. Только заняты малость.

Денщик отворил из сеней дверь налево. Андрей Иваныч нагнулся, вошел. "Да нет... да может, не туда?"

Дым коромыслом, чад, суета, шипит что-то, луком жареным пахнет...

- Кто та-ам? Поближе, поближе, не слы-ы-шу!

Андрей Иваныч шагнул поближе:

- Честь имею явиться вашему превосходительству...

Да чорт-те возьми: да уж он ли это, генерал ли? Передник кухарский и беременное пузо, подпертое коротышками-ножками. Голая, пучеглазая, лягушачья голова. И весь разлатый, растопыренный, лягва огромадная, - может под платьем-то и пузо даже пестрое, бело-зелеными пятнами.

- Явиться? Гм, хорошее дело, хорошее дело... офицеров у меня мало. Запивох - это сколько угодно, - буркнул генерал.

И опять занялся своим делом: тонкими на диво ломтиками кромсал крупичатый белый картофель. Нарезал, вытер фартуком руки, сигнул бочком к Андрею Иванычу, уставился, обглядел и закричал сердито, снизу откуда-то, как водяной из бучила:

- Ну, что за нелегкая сюда занесла? Майн-Ридов начитался, а? Сидел бы себе, голубеночек, в России, у мамаши под подолом, чего бы лучше. Ну что, ну зачем? Возись тут потом с вами!..

Андрей Иваныч оробел даже: уж очень сразу наскочил генерал.

- Я, ваше превосходительство... Я в Тамбове... А тут, думаю, море... Китайцы тут...

- Ту-ут! Едут сюда, думают тут...

Но не кончил генерал: зашипело что-то на плите предсмертным шипом, закурился пар, паленым запахло. Мигом генерал пересигнул туда и кого-то засыпал, в землю вбил забористой руганью.