Читаем На ладони ангела полностью

Я вынул из коробки из-под перчаток пакетик «Kleenex», чтобы высморкаться, на что Пино сморщился в темноте в мою адрес.

— Кстати, не рассчитывай на меня, если будешь делать бомбу.

— Бомбу?

Он довольно уклончиво объяснил мне ее рецепт: прессованный жевательный табак смешивается с мелко измельченным стеклом. От стекла во рту и на языке образуются микроскопические порезы.

— Ты жуешь, жуешь, в общем, никотин сразу попадает в кровь, и сердце начинает ухать как отбойный молоток. Короче, если б ты даже без пушки был, мужики заползали бы на коленях и просили бы у тебя прощения. Это мне Арнальдо рассказал, говорит: «Попробуй, тебя как громом шандарахнет. Я, говорит, когда принимаю, мне сам Казанова ни сват, ни брат». Да, спасибо! Знаешь их последнее изобретение, ну, этих фрочо?

— Расскажи.

— Короче, кольцо, чтоб стояло.

— A! cock-ring. Это в Америке придумали.

— В Америке, не в Америке, а педикам нравится.

После этого он откашлялся с таким самодовольным видом, от которого я, наверно, должен был его возненавидеть. Но мне хотелось прощупать его поглубже.

— Ты часто бываешь… в баре, где я тебя встретил?

— Да так… Я не завсегдатай. Папаша мне отстегивает штуку в день. На тысячу лир в день мне не разжиться. Не надо принимать меня за того, кем я не являюсь, ясно, да? — добавил он угрожающим тоном. — Меня никогда не застанешь за стойкой с бокалом светлого, это к тому же, чтоб ты знал.

— Бокалом светлого? А, ну да! это пароль.

— Да я просто ненавижу пиво.

— Ну ты ведь поехал со мной? Знаешь, какой уже час, чтоб ездить на машине с незнакомым человеком?

— Ну и что? Это без маза! Туда-сюда, я не говорю, но это без маза. Фрочо надо родиться, это как негром или евреем, — заключил он с презрением.

У излучины реки в темноте показались еще освещенные окна рыбацкого ресторана «Светлый Тибр», куда я частенько заходил отобедать пиццей с Нилетто, с Эльзой и Сандро.

— Тормозни, — резко буркнул Пино. — Я хочу есть.

Я остановил машину в сотне метров за рестораном на обочине погруженной в темноту дороги. Пино споткнулся о булыжник и выругался. Хозяин, мой старый знакомый, радостно сообщил нам, что у него осталось полкурочки по-домашнему.

— Вам повезло, я закрывался через пять минут.

— Ты принеси мне пива, — сказал я ему. — Я уже ужинал. Темного! — с умыслом добавил я, надеясь, что это позабавит моего визави.

Но Пино угрюмо погрузился в созерцание своего кольца, и, как только ему подали ужин, уткнул нос в тарелку и начал молча есть.

— Невкусно? — спросил я его.

— Да нет, — ответил он, пожав плечами.

— Не любишь курицу?

Он косо зыркнул на меня угрожающим взглядом.

— Раз уж я попал в ресторан, я бы предпочел что-нибудь другое. А лангустов тут нет?

— Ты их уже ел?

— Это не так вкусно, как курица, но лангусты есть лангусты, — постановил он, приканчивая сочную и поджаристую ножку. Несмотря на свое презрение к простой кухне «Светлого Тибра», он уплетал ее за обе щеки.

Хозяин принес графин с красным вином и ушел обратно на кухню. После чего при нашем тет-а-тет уже никто не присутствовал. Пино набросился на вторую половину курицы, а я пытливо следил за каждым его движением. Наверно, без той свойственной мне отрешенности кинематографиста, который в поисках фигурантов блуждает наугад своим взором, слишком пристальным он тогда был.

— Чего ты зыришься так на меня? Смотри, не нарвись!

— Да ничего, Пино. Я думал, какую роль я мог бы тебе дать в своем будущем фильме.

Он сразу умаслился и первый раз за все время улыбнулся мне.

— Знаешь, я ведь тебя узнал. Ты каждый вечер на вокзале бываешь.

— Да, а ты, я думал, там появляешься крайне редко!

Поняв, что он срезался, Пино запихнул кусок крылышка в рот, чтобы выдержать паузу, перед тем как ответить.

— Кино, это я люблю, — продолжил он, изо всех сил пытаясь принять непринужденный вид.

— Ну в добрый час. Ты мне сказал, что как-то угнал машину?

Он выронил косточку изо рта и закричал.

— Да это мой приятель, он заставил меня. Я не вор.

— Э! выпей глоточек, — сказал я ему. — Не кипятись!

— Не пью, я не пьяница. Не пью и не ворую.

Он схватил графин и рюмку, в которую я ему налил вина, встал, открыл дверь и вылил все вино до последней капли на гравий за порогом. Уточняю это, чтобы опровергнуть слухи, которые ходили, после того как на основании показаний хозяина ресторана было подсчитано, какое действие мог произвести литр доброго тринадцатиградусного альбенского вина в жилах семнадцатилетнего подростка.

Он вернулся на свое место и начал обгладывать ножку, обильно и нарочито смачивая свою глотку свежей водой.

— Понимаешь, я всех прошу делать в моих фильмах то, что они делают в своей жизни. Вора я прошу играть роль вора…

— Вот как! — сказал он, сожалея, что поторопился с ответом.

— Проститутку прошу играть проститутку… Ну а тебя, — лукаво добавил я, — если у тебя нет характерного занятия…

— Я на самом деле… — забормотал он, попавшись в ловушку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Гонкуровская премия

Сингэ сабур (Камень терпения)
Сингэ сабур (Камень терпения)

Афганец Атик Рахими живет во Франции и пишет книги, чтобы рассказать правду о своей истерзанной войнами стране. Выпустив несколько романов на родном языке, Рахими решился написать книгу на языке своей новой родины, и эта первая попытка оказалась столь удачной, что роман «Сингэ сабур (Камень терпения)» в 2008 г. был удостоен высшей литературной награды Франции — Гонкуровской премии. В этом коротком романе через монолог афганской женщины предстает широкая панорама всей жизни сегодняшнего Афганистана, с тупой феодальной жестокостью внутрисемейных отношений, скукой быта и в то же время поэтичностью верований древнего народа.* * *Этот камень, он, знаешь, такой, что если положишь его перед собой, то можешь излить ему все свои горести и печали, и страдания, и скорби, и невзгоды… А камень тебя слушает, впитывает все слова твои, все тайны твои, до тех пор пока однажды не треснет и не рассыпется.Вот как называют этот камень: сингэ сабур, камень терпения!Атик Рахими* * *Танковые залпы, отрезанные моджахедами головы, ночной вой собак, поедающих трупы, и суфийские легенды, рассказанные старым мудрецом на смертном одре, — таков жестокий повседневный быт афганской деревни, одной из многих, оказавшихся в эпицентре гражданской войны. Афганский писатель Атик Рахими описал его по-французски в повести «Камень терпения», получившей в 2008 году Гонкуровскую премию — одну из самых престижных наград в литературном мире Европы. Поразительно, что этот жутковатый текст на самом деле о любви — сильной, страстной и трагической любви молодой афганской женщины к смертельно раненному мужу — моджахеду.

Атик Рахими

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги