На ленских берегах

Прежде чем ответить, Мария довольно долго смотрела в окно, выходящее на машинный двор, где молодые водители в чёрных спецовках производили техническое обслуживание своих мощных самосвальных “КамАЗов”. Эти шустрые ребята, едва заметили, что в отношениях между новым агрохимиком и председателем установилось какое-то затишье, тотчас окружили Марию таким плотным кольцом ухаживаний, что просто проходу не давали! То высокий, черноволосый Иванов букет роз преподнесёт, то Сергеев, хотя и женатый, при первой же возможности восхитится её красотой, то Карпов, балагур, весельчак с голубыми глазами, если после работы она сразу с Эльзой на “Жигулях” не уедет, то он будет до самой автобусной остановки сыпать комплименты, предлагая ей услуги вечного провожатого. Конечно, эти мужские знаки внимания были приятны, но неинтересны, ибо она уже свой выбор сделала, А вот правильно или нет — могло показать только время. В таком случае ей ничего не оставалось, как мучительно ждать, когда же Анатолий Петрович разберётся со своим прошлым, как она чувствовала своим женским сердцем, не столько тяготеющим над ним, сколько заставляющим жить с оглядкой! И вот, наконец, им сделан первый шаг... Пускай он пока ещё ни о чём серьёзном не говорит! Но всё же... И Мария, поправив завитую прядь, упавшую на лоб, спокойно произнесла:

— А, знаете, я ваше приглашение принимаю! Только скажите, где будет проходить праздник и, извините, как мне одеться!

— В Наторе! Это на правом берегу Лены, немного не доезжая Нюи! Часа два, два с половиной езды на машине и потом еще минут двадцать на моторной лодке! А вот что надеть, — это вопрос! Конечно, было бы ну просто замечательно в знак уважения к якутам нарядиться в их женское, отороченное мехом национальное платье, но его в городе днём с огнём не сыскать! Поэтому мудрить не надо, а просто с учётом неблизкой, пыльной дороги и вездесущих, кусучих комаров просто облачись в брючный костюм! Да, именно в него — лучше не придумать!

Анатолий Петрович говорил, а Мария, слушая его, думала: какой заботливый, предусмотрительный мужчина — всё-то понимает, всё-то наперёд видит! И когда он замолчал, с улыбкой спросила:

— А в котором часу будем выезжать?

— Думаю, не позже восьми утра! Я заберу тебя из дома? Хорошо?

— Хорошо!

8

До поездки на Ысыах было ещё достаточно много времени. По крайней мере, считала Мария, его вполне должно было хватить, чтобы уборку, начатую на второй день после вселения в квартиру, наконец, закончить. Это было очень важно, поскольку её, от природы любившую чистоту и порядок, сильно тяготила, портила ей настроение даже малейшая пыль на мебели, не говоря уже о неприглядном виде давно не стиранных штор и занавесок. Купив в поселковом хозяйственном магазине моющие порошки, позаимствовав у Эльзы необходимые щётки, тряпки и ведро с тазом, Мария каждый вечер после работы, наскоро приготовив ужин и подкрепив им силы, быстро переодевалась в спортивный брючный костюм, повязывала голову легким ситцевым платком и до глубокой ночи с таким усердием мыла, чистила, стирала, что капельки пота, словно утренняя роса, обильно выступали на светлом лбу, щеки загорались светло-алым румянцем, большие глаза влажно блестели. В самом деле, домашняя кропотливая работа буквально кипела в умелых, проворных женских руках, и уже через три дня квартиру было не узнать, настолько каждый предмет в ней дышал свежестью, сверкал чистотой.

Но чтобы Мария ни делала, она снова и снова думала о своих отношениях с Анатолием Петровичем, негаданно-нежданно возникших, словно ниоткуда, тем не менее оказавшихся для неё судьбоносными. Её чуткому сердцу будто что-то свыше подсказывало: они бесследно, как зимний свет полярного всполоха, не пройдут... Очень хотелось верить, что эта встреча с запавшим в душу мужчиной обернётся к ней солнечной стороной. Скорей всего, поэтому всякий раз, когда за окном на подъезде к дому раздавался шум подъезжающей машины, она невольно, с замиранием, сладко томясь сердцем, настораживалась: уж не решил ли, наконец, пожаловать в гости, так сказать, на вечерний огонёк её непосредственный начальник, безоглядно увлечённый своими трудовыми обязанностями. Как будто они и только они являются для него смыслом всей жизни. Верить в это было бы до слёз обидно...

И она не верила, ибо понимала, что в расцвете лет для любого мужчины был, есть и будет во веки веков первостепенным, негаснущим светом путеводный маяк любви к единственной женщине, который, однажды вспыхнув, как хворост на речном ветру, со временем всё ярче и ярче разгорается! И всё же на свой непростой вопрос: “А в силах ли она сама, после всего настолько тяжело пережитого, доныне отзывающегося в сердце болью, вновь каждой клеточкой своей молодой души полюбить?” — увы, как назло, не могла утвердительно ответить. Это её тревожило, временами даже наводило на душу глубокую грусть, но, к счастью, не мешало со светлой надеждой смотреть в будущее.