На ленских берегах

— Теперь твой вопрос понятен, и я на него отвечаю так. Я с детства общался с якутами, один из них — мой одноклассник — был мне верным другом. Да и у нас дома имелась хорошая библиотека, в которой среди многочисленных книг был и прекрасно изданный древний якутский эпос. В то время я чего только не читал, даже известный труд Карла Маркса “Капитал” и некоторые сочинения Владимира Ленина. Но поскольку они тогда показались мне трудно усваиваемыми, скорей всего, по очень существенной причине, а именно я до них, скажу так, просто ещё не дорос, потому и перестал ими увлекаться. А вот “Олонхо” оказалось настолько занимательным, глубоко поэтичным, что я даже несколько отрывков из него к своему удовольствию выучил наизусть. Вот послушай, как звучит один из них: “Эллэй, содрав бересту, из ствола понаделал разные виды кумысной посуды: из цельного дерева выдолбил чорооны с ножками в виде конских копыт и с выпуклой резьбой снаружи, сделал матаарчахи с густыми узорами, сделал кэриэн с фигурными украшениями, вытянутыми в ряд. Жена сшила кыллаах-ыагас, узорчатый саар-ыагас, сабарай и разные вёдра для коровьего молока... Срезав молодые берёзки и лиственницы, Эллэй воткнул их рядами в виде улицы до самого дома. Затем, свив верёвку из чёрного и белого волоса и украсив её пучками белого конского волоса, натянул её на воткнутые деревья”.

— Ну как, понравилось?

— Очень!

— А я, Мария, ничуть и не сомневался в этом! Ведь человек с тонкой душевной организацией, любящий прекрасное, может лишь восхищаться и восхищаться таким прекрасным изложением, своим торжественным, проникновенным звучанием и языком больше схожим с белыми стихами, чем с прозой! Конечно, некоторые слова, прочитанные мной не в переводе, к примеру такие, как кэриген, что означает круглую чашу, или матаарчах — берестяную коробку для хранения волосяных ниток и костяных иголок, или саар-ыагас — огромный, тоже сделанный из сухой бересты туес. Саар — это царь, значит, царь-туес! Тебе непонятно, но коли уж приехала, как в старину на Руси говорили, в знаменитый, покрытый мрачной завесой природных тайн бескрайний край стерхов, аласов и сполохов, а не только морозов и снегов, то постарайся выучить богатый, красивый язык его древнего северного народа! Да так, чтоб слова при произношении от зубов отскакивали! Но сначала, чтобы ещё больше вдохновиться на доброе изучение, надо прочитать весь текст эпоса. Кстати, его первым на русский язык переложил Владимир Державин, а потом наш современник, тоже Владимир, только Солоухин — известный поэт и прозаик, автор знаменитых “Владимирских просёлков”.

— А спросить вас можно? — вдруг произнесла Мария.

— О чём именно?

— Как по-якутски будут звучать слова “девушка” и “люблю”?

— Без проблем! Кыыс и таптыыбын!

И неожиданно подумал: “Уж не захотелось ли ей каким-то чудным образом предвидеть, что, когда я в благословенное время приму решение признаться ей в любви, словно напрочь забыв родной язык, обращусь к помощи чужого?! Бог ты мой, если это именно так, то я в своих чувствах объяснюсь ей хоть на тысяче языков народов мира!”

Анатолий Петрович ещё много чего мог рассказать о якутском празднике, но впереди, за довольно большой ложбиной, когда-то поросшей смешанным лесом, а теперь раскорчёванной под пашню, показался посёлок Нюя, вытянувшийся вдоль Лены на несколько километров. И он не без сожаления замолчал, ибо к пристани, где его должен был ожидать, согласно договорённости с секретарём сельсовета, ответственный работник с моторной лодкой, можно было проехать только по улице Береговой, обычно в летнее жаркое время многолюдной, и значит к вождению машиной надлежит проявлять максимум внимания. Этого требовало и то обстоятельство, что возвращающиеся с водо поя коровы в любую минуту, заслышав шум машины, вместо того, чтобы встать, могли начать, как нарочно, на свою и водительскую беду, выбегать на проезжую часть...

А день, словно специально в честь Ысыаха выдавшийся погожим, всё разгорался и разгорался... Солнце в золотом царственном ореоле неумолимо вкатывалось на небосклон, щедро проливая на землю неисчислимые потоки горячих, настолько ярких светлых лучей, что, если смотреть в сторону светила, то сине-зелёные воды Лены будут казаться серебряными, сверкающими, как рыбья чешуя. Белоснежные облака, словно лебединые стаи, с утра кучно плывущие на восток, теперь, будто разогнанные свежим высотным ветром, стали редки, как овечье стадо, разбредшееся по обширному горному пастбищу. Высокие небеса от солнечного сияния просветлись, малиново искрясь, до нежно-чистой лазури. От этих ярких искр вся высь — от края и до края! — полыхала по-праздничному снежно-льдисто, как зимнее поле в ясный, морозный рассвет! Густые тени, падавшие от противоположного берега, поросшего хвойным лесом, со скалами, взлетающими прямо из реки до половины крутой сопки, стали значительно короче. По этому можно было определить, что день сполна вошёл в свои права.