На линии огня

Это обращение смешит капрала, потому что остролицый и веснушчатый, с младенчески невинными глазами младший лейтенант, который сегодня впервые идет в бой, всего лишь на год старше его. Но у каждого – свой стиль. Барселонец же готов к тому, что скоро случится: маузер снят с предохранителя, патрон дослан в ствол, берет надвинут, ремешки наваррских альпаргат, обошедшихся, между прочим, в пять песет, туго завязаны на щиколотках. Все прочее – вещевой мешок, одеяло, фляга – оставлено здесь, в лагере. Придется бежать – и бежать быстро, – так что чем меньше клади, тем лучше.

– Примкнуть штыки! – звучит резкий голос капитана.

Горизонтальные лучи солнца, недавно выкатившегося из-за горизонта, играют на широких лезвиях, слепя глаза их стальным блеском. Ориоль – во рту пересохло, сердце колотится – вставляет рукоять штыка в гнездо под стволом, со щелчком вгоняет ее до упора. По всей лощине разносится отрывистый металлический лязг. Колль де Рей передает ординарцу свою трость, получает от него ружье и держит его по-охотничьи, на сгибе локтя, словно собирается стрелять куропаток. Дуррутти вьется вокруг него, вертит хвостом в блаженном предвкушении приятной прогулки.

– Слава Господу Христу! Держитесь, как подобает таким, как мы!

Хриплый боевой клич проносится по лощине. Затем капитан делает шаг вперед, сержант поднимает знамя, рекете встают и движутся меж виноградных кустов.

Небо уже набрало такой пронзительной синевы, что режет глаза. Солнце пока совсем невысоко, но у Ориоля взмокли ладони, сжимающие винтовку, и от тяжести ее, и патронных сумок, и гранат, и кусачек, висящих у него как у отделенного командира на поясе, замедляются шаги по неровной земле. Солдаты идут в метре друг от друга.

– А что мавры? – спрашивает Милани, озабоченно поглядев направо.

– Придут, придут, никуда не денутся.

– Покуда никого не видать.

Лес-Форкес, тоже встревожившись, смотрит туда же. Стрелки уже должны быть там и наступать рядом с ними, однако никого нет. Артподготовки не было, правый фланг оголен. Ударная рота, кажется, будет наступать одна.

– Что за чертовщина? – спрашивает Хайме Дальмау, который, как самый дюжий, тащит на плече ручной пулемет «шоша».

– Вперед, вперед, – говорит Лес-Форкес. – Рассыпаться цепью – и вперед.

Пот уже вымочил ему околыш берета и рубашку на плечах, под ремнями снаряжения, а сердце колотится так, что почти заглушает шаги идущих рядом. Как и все, он не сводит глаз со взгорья впереди и время от времени посматривает на капитана в ожидании сигнала или команды, но Колль де Рей – ружье под мышкой, Дуррутти у ноги – идет в нескольких шагах перед солдатами, все такой же невозмутимый и прямой, словно прогуливается по своей усадьбе. Всего несколько дней назад Ориоль слышал от него, что не обращать внимания на вражеский огонь – это вопрос не столько отваги, сколько хорошего воспитания.

Первая мина ложится далеко, на левом фланге. Грохот – и фонтаном взлетает земля, перемешанная с раздробленными корневищами. Кое-кто из рекете инстинктивно пригибается, новобранцы замирают в нерешительности, поглядывая на товарищей.

– Не жмитесь друг к другу! – кричит Лес-Форкес. – Рассредоточиться!

Вторая мина бьет в самую гущу. Двое, настигнутые осколками, валятся навзничь среди виноградных кустов. Капитан Колль де Рей делает недовольную гримасу, словно ему помешали размышлять или прервали его прогулку, и, перехватив ружье другой рукой, пускается бегом, а Дуррутти веселой рысцой трусит следом. Переходят на бег оба взводные, сержант Буксо высоко поднимает знамя, и солдаты бросаются за ними, меж тем как со стороны кладбища вспыхивает целая россыпь огоньков, отчетливо и сухо тараторят пулеметы красных, пули свищут над головами атакующих, глухо стучат о землю, щелкают по кустам винограда, взметывая в воздух листья.

– Бегом! Бегом марш! – кричат офицеры и сержанты.

Рекете падают. Валятся там и тут. Лес-Форкес видит, как они остаются позади, срезанные пулями, летящими над виноградниками, растерзанные осколками. Барселонец бежит, огибая кусты, слышит, как жужжание пронесшегося мимо свинца то смолкает за спиной, то сменяется зловещим звуком удара в мякоть или в кость человеческой плоти. Ориоль ничего не чувствует, ни о чем не думает. Даже не ощущает былого ужаса, который, возникнув где-то в паху, поднимался к голове. Он только смотрит. Бежит и смотрит. Вот солдату впереди пуля попадает в ногу и переламывает ее с хрустом, как сухую ветку, и он, вскрикнув «О боже!», падает, а капрал перепрыгивает через него, чтобы не споткнуться. Дон Педро Колль де Рей, каким-то чудом еще целый и невредимый, продолжает шагать перед шеренгой, даже не оборачиваясь, чтобы удостовериться, идут ли за ним его солдаты или нет, неустрашимый Дуррутти – у ноги, ординарец Кановас – чуть позади, а сержанта Буксо нигде не видно, и знамя теперь несет кто-то другой.

– Бегом! Бегом!