На линии огня

В глубоком овраге
     у старой березы
Родник поселился.
     Вода в нем, как слезы,
чиста и прозрачна
     и в зной и в мороз.
Мне пить из него
     много раз довелось.
Проходит охотник,
     проходит лесник;
Живою водою
     напоит Родник.
Проходят туристы
     дорогою дальней,
Родник угощает
     водою хрустальной.
Хотелось бы мне быть,
     хотя бы на миг,
Полезным народу,
     как этот Родник.

Мне кажется, что молодой поэт просто и образно сказал о роднике, будто выразил мои чувства, которые возникли в связи с прочтением книги Михаила Алексеева.

Действительно, пленительна и велика сила родника. Его чистая, свежая вода тугой струей вырывается из недр земли, пробивая себе дорогу через горные породы и дремучие заросли. И тот, кто устанет и сделает хоть один глоток его влаги, сразу почувствует, как по всему телу пройдет живительный ток. Родниковая вода придает человеку бодрость, будит в нем энергию, побуждает к действию. Путник набирает новых сил и продолжает нелегкий путь. Вот такие родники бьют из этой и других книг Михаила Алексеева.

Но вернемся к разговору, который происходил в тот прекрасный вечер на Смоленской набережной. Когда зашла речь о современной молодежи и сложных проблемах ее воспитания, Михаил Николаевич буквально преобразился. Он стал горячо, логично и убежденно излагать свою точку зрения на этот действительно сложный и довольно запутанный вопрос.

— Вот послушайте, — говорит он, — что пишет в нашем сегодняшнем номере «Огонька» некий Леонид Е. поэтессе Ольге Фокиной. — И Михаил Николаевич стал читать пространные выдержки из этого небезынтересного письма-исповеди.

«Не подумайте, что я какой-нибудь герой — покоритель целины. Я принадлежу к тем, кого именуют отбросами общества, о которых много и красиво пишут, показывают в кино, которых перевоспитывают, хотя они давно уже знают жизнь, правда, по-своему. Короче говоря, я преступник, попросту сказать — неудачный вор… Кажется, совсем немного времени прошло с той поры, как отзвучало футбольным мячом мое детство, отзвенела гитарой юность, но жизнь уже заставила меня задуматься над вопросом:

«Как же жить дальше? Оставлю ли я после себя ступеньку, по которой мир поднимется на сантиметр выше? Или же снова тюрьмы и колонии, колонии и тюрьмы?..»

Вы знаете, Ольга, какой-то мудрец сказал, что ничто не изменяет так взгляд на жизнь, как тюремная решетка. Но все равно есть у меня две страсти, которым я отдаю все свободное время. Первая — это стихи, вторая — изучение иностранного языка. Это у меня с самого детства, когда передо мной открывалась большая жизненная дорога. Но я пошел не по ней, а по извилистой, жалкой дурной тропе…

Где-то за забором шумит жизнь, большая, недоступная, люди мечтают и любят, учатся, нянчат детей, читают стихи или романы, умирают мудро и просто, зная, зачем жили на земле. А я не знаю, зачем живу…»

В конце письма Леонид Е. сообщает несколько слов о себе. Родился он в Москве. Там же получил образование, поступал в «ИН.ЯЗ». Учиться не стал. Жизнь давалась легко — спасали две большие звездочки отца. Полюбил легкие деньги, остальное понятно. Тыкался повсюду, словно слепой щенок, не замечая, что жизнь была в двух шагах, рядом… Три раза сидел на скамье подсудимых. И вот снова в тюрьме.

Прочел Михаил Николаевич и несколько строк из стихотворного ответа поэтессы Ольги Фокиной: