На линии огня

Николай КОНДРАТЬЕВ НА ЛИНИИ ОГНЯ (Эпизоды из жизни командарма Ивана Федько)

*

Издание второе,

дополненное, исправленное

© ПОЛИТИЗДАТ, 1974 г.

Я заверяю вас, что приложу все силы к тому, чтобы полностью оправдать оказанное мне высокое доверие. Всегда, везде и всюду буду работать на благо Родины.

Иван Федько

…Майский день был ясным и теплым. В молодом зеленом парке собрались жители старинного села Хмелов, привольно раскинувшегося вдоль тракта Ромны — Конотоп. Надев ордена и медали, пришли герои Великой Отечественной войны. Под бодрую и звонкую музыку явились и замерли в строю необычно серьезные и важные пионеры и комсомольцы местной средней школы. Нарядно одетые девушки принесли венки ярких полевых цветов. Издалека приехали знатные гости — седые ветераны гражданской войны. Прибыли представители из областного города Сумы и из столицы Украины — Киева.

Говорили вполголоса и нетерпеливо посматривали на высокий, еще закрытый белым покрывалом монумент.

На грузовых машинах подъехали из соседних сел колхозники, и наступила пора начинать митинг.

Прошуршав, медленно сползло на землю белое полотнище. Щедрое солнце высветило, озолотило человека, увековеченного в бронзе. Лицо волевое, мужественное и в то же время добродушное и веселое. На широкой груди — в два ряда ордена. И хотя все знали, кого изобразил скульптор, но невольно прочли про себя или вслух:

Герой гражданской войны

Иван Федорович Федько

1897–1939

Стоявшая впереди пожилая женщина, в простеньком белом платочке, Клавдия Степановна Федько, тронула плечо соседки, сказала восхищенно-радостно:

— Смотри — дядя Ваня! Как живой! Вернулся. Все-таки вернулся к нам. И навсегда…

— Оно и понятно. Здесь народился, здесь босиком бегал… Отсюда и в люди пошел…

Начало пути

1

…Иван Федько родился 24 июня (по старому стилю) 1897 года в семье потомственного запорожского казака Федора Ксенофонтовича, жившего в одной хате с братом Яковом и незамужними сестрами Мариной и Марфой. Нужда была постоянной и безысходной: пахотной земли мало, да и находились полоски в десяти — двенадцати верстах от села.

Федор Ксенофонтович славился в селе как человек грамотный, отзывчивый, добродушный. Земляки обращались к нему с просьбами написать «дельные бумаги» — прошения и жалобы волостному и уездному начальству. Разборчивый, красивый почерк выручил Федора Федько и в армии — новобранец довольно быстро избавился от тягостной строевой муштры, получив должность писаря в управлении казачьих войск в Петербурге. Через канцелярию управления проходили различные документы, и среди них попадались донесения командиров о подавлении «беспорядков на фабриках и заводах», об изъятии «крамольных» листовок и прокламаций.

Вечерами молодого писаря мучила тоска по родному дому, по семье. Письма приходили очень редко: жена неграмотна, да и сыновья Степа и Ваня еще не умеют писать. Федор Ксенофонтович обрадовался, когда наконец-то вышел срок службы, и, не задерживаясь, сразу же выехал в Хмелов. До своей хаты добрался поздно вечером. Маленькие оконца темные. Прислушался. В сенях кто-то тихонько всхлипывает. Толкнул дверь, и она открылась. Спросил:

— Кто тут?

И сразу же теплые, сильные руки обвили шею:

— Федя! Родной! Вернулся.

— Чего же ты здесь… на холоду?..

Жена закрыла лицо руками. За нее ответил маленький Ваня:

— Нас дядя Яков… выгнал.

Федор Ксенофонтович сердито дернул за ручку и убедился в том, что дверь заперта изнутри. Сердито постучал кулаком. Услышал злое:

— Убирайся вон, дармоедка! Ступай к своему отцу. Слышишь?

— Слышу, брат мой, слышу! — крикнул Федор Ксенофонтович.

Дверь распахнулась. Пропустив вперед жену и сына, казак вошел в отцовскую хату. Не раздеваясь, сел на лавку, посадил на колени сына, погладил жаркой, дрожащей ладонью озябшие, шершавые детские ноги.

Яков зажег каганец, покачал лохматой головой:

— Вот как нескладно вышло. Твой малый из терпения вывел. Злодеем назвал. Душегубом. Я кормлю их, пою…

— А кто же ты будешь, если жинку с мальчонкой на мороз выгнал. Босыми…

Мокрина Ивановна подошла к мужу, сняла фуражку, сказала ласково:

— Не надо так сердиться, Феденька. Все буде добре. И вы, Яков Ксенофонтович, не поминайте сегодня худое. Ведь праздник у нас…

— Цыц, Мокрина, помолчи! Видать, наплела мужу лишнее. Успела! А ты, Федор, не слушай бабу. Я все выложу, как было. Раздевайся и садись к столу. Сейчас я в шинок схожу, горилки куплю…

— И без горилки горько. Не тяни! Рассказывай…

Яков тяжело опустился на лавку и, нервно потирая темные от ссадин и мозолей руки, стал сбивчиво и сердито перечислять провинности Мокрины Ивановны и шаловливые проделки Степки и Ваньки.