На линии

— Базарлык-то? Дак это пошлина. Издревне обычай такой платить Орде за проход по ее земле. Неужто не слыхали?

— Дальше говори, — перебил удивление купца Герман.

— Сказывать — не песок таскать… Лишь бы дело вышло… Ну, прибыли они в Орду, коей управляет степенный султан Темир Нуралиев. Взял он с бухарцев базарлык, то бишь плату условленную, и объявил: что, дескать, как истинно подданный России, он не токмо не возьмет пошлины с приказчика Гогулина, но и с татар, кои при караване моем состояли, ничего не требует. И даже приказал подвластным сопроводить нас, а Гогулину наказал в обратный путь следовать не иначе как прямо через его Орду. Когда ж прибыли в Бухарию, то завистливый караван-баши принес жалобу, что будто в тракте базарлык платил он один и за нас и потому просил взыскать с моего приказчика сто червонцев… Устрашением вымогли-таки шестьдесят. Скажу еще, что на обратном пути в Орде был и Арынгазы-султан. Оба они даже от подарков отказались. Конечно, не мое дело рекомендовать султанов Темира и Арынгазы…

— Вот именно. — Эссен поднялся, оказавшись на две головы выше Осоргина.

Адъютант незаметно подтолкнул купца к дверям. Плотно прикрыл за ним.

— Позволю обратить ваше внимание, Петр Кириллович, что Алчинской волости султан Мусраиб вымог у каравана Закиржана Нурмагометова столь умеренное взыскание, простирающееся не свыше четырнадцати копеек с верблюда, что надлежит иметь особое расположение к жалобам, чтобы роптать на таковой поступок, который в глазах моих, откровенно должен я вам сказать, не совсем предосудителен, ибо караваны вытравляют и вытаптывают на большом пространстве траву и мутят колодцы. — Гене замолчал, подбирая новые доводы к своему мнению.

— К тому же возьмем в соображение, — вступил в обсуждение и Герман, — что киргизцы суть народ приобвыкший к грабежам и мщениям, не имеющий понятия ни о власти, ни о порядке, а купцы бухарские, отправляя караваны без прикрытия, весьма часто подвергались лишению всех товаров своих, то и окажется, что жалоба караванного начальника Закиржана не имеет довольно уважительных оснований, ибо хотя правительству и нельзя одобрить таковых в обычай вошедших взысканий, но нельзя и приступить к решительным и строгим мерам, ибо тогда ордынцы, лишенные сего вознаграждения, прибегнут к грабежам и истреблению.

— И я, господа, нахожу за лучшее, чтоб купечество по необходимости подвергалось взаимному соглашению с самими султанами, а потом вознаграждало себя соразмерным возвышением цены товаров, доколе устроится охранение караванов вооруженными конвоями. Радикально решить могут только вооруженные конвои! — Эссен оглядел каждого из присутствующих в его кабинете. Никто не возразил.

На улице, отдуваясь и промокая пот, будто в одиночку осушил ведерный самовар, Осоргин завидел ту самую, на которой был доставлен к губернатору, пролетку. Шагнул к ней и уже взялся за крыло, когда из тени каменного забора предупреждающе пробасили: — Чиво лапаешь? А ну, отвали. Подайся вон!

В первый миг пропустив мимо ушей, купец вдруг сообразил, что окликнули его, и аж отпрыгнул.

— Да это-т кому орать?! — толком не отыскав близорукими глазами обидчика, Осоргин уже побагровел. — Да ты… ты, казачья морда! Да я, я… у самого Петра Кирилловича! Щас не толь к дому — катать станешь! — купец юркнул в двери, но в прохладе коридора призадумался. Под глаза начальства больше не тянуло.

Между тем в кабинете Эссена обсуждение торговли с азиатскими странами продолжалось. Герман открыл папку и, хотя бумаги были заранее разложены, перебрал их, оживляя в памяти намеченный план доклада.

— Как я имел честь уже докладывать, от управляющего Чумекейским родом султана Темира Иралиева поступило донесение…

Показывая, что он помнит, Эссен слегка наклонил голову.

— Позволю освежить суть: «Отправленное ко мне от Вашего Высокопревосходительства с караваном предложение до рук моих дошло, из коего увидев о здравии Вашем, сделался весьма радостным…»

Показывая, что он удовлетворен обращением, Эссен кивнул.

— «…следующий из России караван я в благополучии отправил в Бухарию. А приведенный в аулы мои из Бухарин отправил частию в крепость Орскую, частию в город Троицк…» Позволю опустить неважное, — Герман перевернул лист, нашел отчеркнутое синим карандашом, — «…во время царствования блаженной памяти Анны Ивановны был ханом дед мой, Абулхаир, с коего времени происходило несколько ханов и султанов, но в рассуждении ханства никакие султаны не имели споров, а ныне султан Арынгазы Абулгазизов именует себя ханом…» Так же пишется, что Арынгазы отнял у киргизцев его ведомства пятьсот тридцать шесть баранов, которые были приготовлены для открытия мены.

— Хорошо, Федор Иванович, но что мы имеем из этого донесения? — в голосе губернатора послышался упрек за потраченное на пустяк время.