На линии

Давно Кирилл перебрался на свою подстилку. И хотя лес вальнули днями, а с утра взялись лишь вывезти бревна, пока не запорошило, не вморозило их, промерзнуть все ж довелось. Покамест проколотились, дорубая сучья, да, вытягивая руки, растаскивали тяжеленные стволы, укладывая по дровням. Теперь, за спинами казаков, Кирилл дремал, не особенно вникая в разглагольствования есаула. Утрудившиеся мышцы, согретые харчем, заполнялись покоем. Мысли ускользали, словно по ходам, выеденным короедом в трухлявом полене: беспорядочно пересекались, а то и на нет стихали в полусне. Желания пустить корень на новоустраиваемом форпосте, что, собственно, и было медом, на который липли к есаулу казаки, у него не было. Напротив, в душе он и не покидал Чесноковкн. Так бы и полетел в родимую станицу!

Засыпая, Кирилл поворочался, уплотняя бедром комочки свалявшегося тюфяка. Поджал ноги. Из-за вьюги топили слабо, боясь задувания дыма обратно. И без того кругом угарно покашливали.

38

Когда старший из Колокольцевых, Матвей, изъявил на спросе согласие в числе пятидесяти семейств завести дом на Новоилецкой линии, решение его домочадцами, разумеется, не обсуждалось. И жили с тех пор Колокольцевы на сундуках. Сначала просили в Буранный половинный отряд, но не изволило начальство, посчитав за благо перевесть на Изобильный.

Недавно переписанный в отставные, Матвей Колокольцев в свои сорок восемь расхаживал под богом что есть развалюхой. И не то чтоб точила его какая болезнь, старая рана или хвора худая. Если таковые и были — а как и не быть, тоже ведь по земле ходит, — то не выпячивались, и ветшал он, будто прихваченная заморозком палая листва, — разом. Словно срок ему подошел наперед других. Тем удивительней казались людям насмехающиеся юной чистотой карие его глаза. А с годами, похоже, заглянули в них все подлунные судьбы, подсветив сталью проницательности. С той поры и пробежала по ушам старух догадка: уж не заложил ли Матвей душу?

Оно и отродясь казаки неуютно соседствовали с ним в компаниях. Сбалагурит, кто любитель, отломит соленого — пожечь кровь, а начнет оглядку собирать, тут и наколется на матвеевские зенки. Враз ему радость не в радость, словцо не в словцо — один озноб да мурашки. Не любил Матвей пустобрехства, особенно когда про баб загибалось. Оно понятно, казаку сладко хоть языком поместь, у каждого в этом деле мечта, а до мечты другой раз и есаулу не дотянуться, не то что линейному, чья пола найдет где прищемиться. Так и пошло. Казаки ль стали забывать выкликать его, сам ли он чурался праздного хмеля, но, и без того не балованный сердечностью станицы, загодовал Матвей вроде мшалого пня в молодом перелеске. И лишь куст семейства, заботливо взращенный на своем дворе, вытягивал угрюмый, неуживчивый его характер. Правда, старшие Матвеевичи. Гаврила и Кирилл, не столько товарищевали промеж себя, сколь тянулись к отцу, всегда с ними разумному и мягкому, будто с девками. А закашивающий семнадцатую весну Андрей заметно щетинился, жил на уме, но и он общий воз тянул исправно. Погодки Наталья и Евдокия, с детских игр помогавшие в женской работе, славились к тому и умелостью выводить старинные казачьи песни. Часто в тесноватом дому Колокольцевых не расходились после ужина, замывая дневные обидки хорошей песней.

Мария, по-девичьи худенькая, не походила на замужних казачек, набиравших важность тел и желанье подсматривать жизнь соседок. Глупой девчонкой отданная за Матвея, под венцом косившая влажные глаза на незнакомого ей казачину, чьей-то волею бравшего ее в жены, проплакав первую ночь, потом не жалела. А наглядевшись на бабьи судьбы, и вовсе сочла себя счастливой. Только во снах иногда виделась ей какая-то другая любовь…

В тот памятный вечер, придя со схода, Матвей растолковал за столом все удобства, сулимые семье переселением. Он не советовался, он рассказывал, что будет, что может быть. Дарья, жена старшего сына, всплакнула, предчувствуя расставание с родными.

— Че ревешь? Отец дело говорит. Там-то поотрясемся от вшей, — обжигаясь щами, поддержал Гаврила.

Кирилл отмолчался. Подпуская сомнения, ссылался на надобность идти в зимний кордон: «Эт Андрюшка, по малолетству, могет за старшими езжать, покеда не в службе». Но и тогда, видя, как избегает глядеть на него отец, Кирилл понимал, что тот догадывается о причине уклончивости.

Кирилл загрустил. Но переселение затягивалось канцелярской проволо́кой, списыванием с высшим начальством, а где и казаки уж больно присматривались, норовя все обверить на ощупь, прежде чем начать грузить добро на подводы.