На линии

Пригнувшись, Кирилл нырнул в землянку, потянул за собой дверь, стараясь поплотнее приставить к косяку. Оттопавшись, откинул войлочный полог, с внутренней стороны завешивающий проход. С воздуха чуть пощипывало глаза дымом. Пахло потом, сырой овчиной, жареным мясом и землей. Разувшись, Кирилл закинул валенки на грядку — слеги над челом печи, где сушились дрова, лучины, чей-то ватный халат да несколько пар валенок. Стряхнув, забросил тулуп. Тут же, чуть поодаль, сушились сапоги начальника Новоилецкой линии есаула Аржанухина.

Сам есаул лежал на удобнейшем во всей землянке месте. Сюда и большой дым не докрадывался, уносясь к дымволоку, и тепло печи вполне охватывало лежанку. Возле, на опрокинутом коробе, трепетала сальная свеча, высвечивая то щеку есаула, то чью-либо тень на обмазанной красной глиной стене.

Кирилл прижег лучину, водрузил ее над тесаным столом. Собрал обед, еще с парком от ранее поевшей землянки. Примостившись на лавке, поглядывал на есаула.

Аржанухина бил озноб. Выпростав из-под наваленного на него возничьего тулупа руку, он отпил из кружки питья, сваренного ему казаками.

— Слыхали про пожар в Рассыпной?

— Как же, крестились за них… Не дай бог!

— С чего ж такое? — прищурился Аржанухин, обвел взглядом собравшихся подле него казаков. Был тут и Тимофей Киселев, взявшийся своими средствами выбить из простудившегося есаула хворь. Слушали и другие казаки, но, кажись, ближе всех, заглядывая в рот, чтобы тот ни говорил, притыкнулся Илья Мельников, страшно завидующий есаулу. — Суть причины в стесненном расположении домов и узости улиц. В отвращение неминучего бедствия их надо иметь, по крайности, саженей в десять, а то и до всех пятнадцати.

— Ветры у нас гулящие, точно. Запылай где переметают, — согласился с есаулом Киселев.

Казаки озадаченно качали головами. То ли не доверяясь к такой раскиданности, го ли сомневаясь, что и она упасет. Испокон веку казаки селились тесно. Где в опаску к набегам киргизским, а где экономя на обноске заплотом. Дворы имели малые, лишь под себя и скоту постоять. Огороды заводились у воды. Бывало, огонь слизывал половину селений, но, разгреби пепелище, казаки продолжали лепить стены едва ль не вплотную.

— Думаю не дозволять сплошного строения. Буду требовать меж каждых двух домов устраивать проезд. Или пусть всякое такое гнездо разделяется огородом, а кому не осилить — пустышом в дюжину сажен. Но непременно оторочить оное частоколом с ровно обрубленными верхами.

— Накажите еще засаживать прогалины деревьями, — высказался Тимофей Киселев.

— Отлично! Толково учуял. А в прочность, наперед оных, завесть надолбы. Эк, однако, какой ты скорый, с подхватом! Знать, и в вас, лодырях, она бродит… Да сами-то, поди, не качнетесь… — есаул походил на спеленатого орла. Горящие глаза затачивали сходство кудрявой головы его с зависшим над усами носом с этой хищной птицей. — Еще полагаю: не надобно у колодцев высоких столбов, журавлей этих. А для вытягивания воды наделать колеса с валом и обрубы с крышей ставить…

Киселев запустил пятерню за ворот рубахи. Почесался. Вроде большой беды нет, можно и с валом. Но на кой ляд переменка, не разумел и знал-помалкивал.

— По прошениям вашим ведаю: желаете после сезонного наряда остаться тут на постоянное жительство?

— Оно так, ваше благородие…

— Сперва на Буранный просились, но туды нас не рассудили. Никак, слышно, дозволение будет? — встрепенулись казаки.

Есаул не ответил. Забухав простуженными бронхами, он почти до макушки сполз под тулуп. Переждав кашель, отхлебнул питья. Дождался, пока болезнь еще раз отпустит. Мысли его скакнули.

— В Чесноковском-то по осени, поди ж, топнете?

— Как отдождит — только хрюкай! Свиньям, понимай, в радость, а нам в привычку, — заулыбались казаки. Попервой они смущались присутствием начальства, но потихоньку распускали себя.

— Так, по новому житью, грязь и повытравили б?!

— Сказали, — уже вовсю веселились чесноковцы. — Куды ж ее? Она, чать, от бога. Ему рази цыкнешь: перестань ненастить!

— Проройте канавы где нужно. Откосы дерном оденьте. Против ворот мостки…

— Эдеть все и прикажете тутысь учинять? — насторожились чесноковцы.

— Когда-то же надо порядок заводить. Я и кладбище велю подалее копать.

— Кабы вышки подобрее заводить… — раздумчиво проговорил Киселев, не навязываясь и вместе с тем держа в уме вес собственных слов. В такой плави повсюду вообще усваивают выражаться отставные или близкие им. Служащие, в отличку, проговаривают резко, обрубисто, навроде приказа, — подалее заглядывать. А там и погост еще долго не стребуется.

Аржанухин заскучал. Сам природный казак, он знал сонность казаков на вещи, отстраненные от их непосредственного бытия, не дающие им лишнего сала в скотине или лишней защиты от беспокойных соседей.