На линии

— Фома… Слышь, нет? Фомич, тут ты, что ль? Эй-й, леший вас дери, заспались!

— Куда спешить. Дави зарю, отторопкались… — заворочались в горнице.

— Слышь, Фомич, Голикова оно это… Доставили! Да отдерись от постели, влип будто. Не с похмелья, не проспишься! — пришедший оглянулся, отбежал к телеге, потрепал спящего в ней: — Слышь, Ефим? Голиков тут!

— Померещилось, поди, — казак открыл глаза, сладко потянулся. Телега под ним заходила.

Заправляя рубаху, на порог вышел Акулинин. Пришедший снова переметнулся к нему.

— Ну ж, говорю, он, — пришедшего распирала весть, бесила тугодумность казаков. — Его рожа сутулая! Я, значит, до ветра… Как, че у них — не разберу в потемках… Потыкался, дверцы полапал — отхожки нет. Ну, а че тут поделаешь, коль приспичило? Вынесло за забор…

— Ты о деле говори. На кой ляд нам твои потуги нюхать.

— А я о чем? Присел за чилигой, гляжу — телега улицу переезжает, колеса на колее прыгают. А в ней четверо, и один точь-в-точь Голиков!

— Сомнительно… Скоро больно. Посмотреть разве?

— А я о чем?! По всему, не своей охотой доставился. А как запрячут его от нас? Жди тогда царское слово, переврут генералы, — Баранников вздохнул.

Баранников не ошибся. На рассвете от ближнего форпоста старой дороги на Оренбург, где заночевали вместе с утренним разъездом доставили в Илецкую Защиту ходока красноуфимских казаков урядника Голикова.

В Петербурге, сунувшись прямиком во дворец и получив по носу, урядник не пал духом, не растерялся. Разыскал братьев казаков, порасспросил, сводил в кабак и кое-какие двери приоткрылись. Но Голиков не первый год жил на земле, не в его нраве было плюхнуть прошение на первый попавшийся стол и спокойно проживать собранные станицей деньги. Как промахнешься да не на тот уложишь? А угадать? Кошель поверенного перестал завязываться. Что кобылы подле красавца вожака, закружили округ требовательные, ждущие руки. Лишь цыганки заглядывают в большее число ладоней, а по этим и слепой угадает желаньице, будь то коллежский регистратор или надворный советник. Задобренные канцелярские служаки обещали скорое рассмотрение, но дни шли. Урядник продал шубу и остаток зимы докончил вприпрыжку. Его длиннющая сабля стучала об ступени и пороги присутственных мест, и, как ни слаб был порой ее звон, его хватило сдуть пыль с прошения и переложить его под перо очередного столоначальника.

И однажды дверца, мимо которой он столько раз проходил, отворилась и для него. Урядник оказался в комнате со столом и единственным стулом, занятым мороженым офицером.

— С какого повода во всеподданнейшем прошении объясняете, будто на… — он заглянул в бумагу, — на Новоилецкой линии нет ни лугов, ни пашенной земли, а река мала и чрез поселение иссякнет?

— Со… со слухов… — урядник уронил глаза в пол. Лбом завладела испарина. Он не ожидал от себя такой робости. Проклятый офицер!

Офицер макнул перо в чернильницу, что-то записал. Потом аккуратно вложил листок в папку вышел в неприметную дверь за столом. В его отсутствие Голиков оправился от волнения и наготовил правдоподобное объяснение. Но его больше не спросили.

— «Открыв, что сие прошение писано не самовидцем, приказываю провесть подателя по всей Новоилецкой линии и, показав удобства к поселению и выгоды, а затем, не отпуская в Красноуфимск, поселить туда, где родственники поселены…» — офицер еще не кончил читать, а по обе стороны от урядника встали неизвестно откуда взявшиеся солдаты, кто-то третий подтолкнул в спину.

— Впредь от подобных нелепостей удерживайся! — строго добавил от себя замерзающий за столом офицер.

Ни в тот, ни на следующий день красноуфимцы не тронулись из Илецкой Защиты. Отговаривались усталостью, надобностью подкупить остро нужное, но никто ничего не покупал. Казаки засаживались в кабак, а затушив злость, расходились по квартирам давить храпака. И только спустя неделю удалось выжить их на форпосты.

45

Срываясь в Илек, вешняя вода нарезала промоин по всему высокому берегу, обживаемому Изобильным форпостом. По сторонам одной из них, с пологими, смытыми откосами тесно присели красноуфимцы. Разговор давно сгас. Они старались не смотреть, как кордонные казаки под присмотром землемера вбивают колья. Вчера красноуфимцы отказались от жеребьевки на усадьбы, отказались принять деньги в помощь и отказались размечать делянки. Сохраняя последнее единство, они отказались заводиться на Изобильном. Принужденные выполнять чужую работу, кордонные спрятали первоначальное сочувствие к силой загнанным на форпост казакам.

Подошел Аржанухин. С левой руки от него привстал недавно взятый адъютантом Илья Мельников. Поднявшись, красноуфимцы встали кучно, но уважительно. Чувствуя себя под колючками глаз, есаул, однако, не успевал ни с одним из казаков встретиться взгляд во взгляд, так быстро прятались они под опущенные брови.