На линии

— Тептярских казаков… Тот, на который было нападение при речке Чингирлау, Степан Дмитриевич.

Аржанухин еле сдержался, чтобы не размозжить голову письмоводителю, так издевательски звучало его преуведомление, когда Джанклыч уже преспокойно отдыхал в аулах, в недосягаемости для власти есаула.

— Подайте по сему рапорт в Пограничную комиссию. Здесь же об сем помалкивайте, иначе, когда из Оренбурга велят мне задержать Джанклыча — сделать это будет трудно. Как случилось, что урядник не поехал с вами?

— Утром Юламан сказал, что Плешков уже отъехал, но мы скоро нагоним его…

— Хорошо, завтра поговорим подробнее.

Вернувшись к Падурову, есаул застал его все еще за столом.

— Значит, не пришлась вам мятежная еда?

— Да уж прививаться стал… Ну так вот, скажу далее… — вознаграждая себя за месяцы тяжелых дум и страхов, Падуров позволил себе легкий тон. — Сперва завладел мной удалой киргизец Чоки, и это еще ничего — цель-то была высвободить родственника. Он и залучился моей головой для торга. А интересно, право, пошло б начальство на обмен? Жаль, я так и не узнаю, сколь ценят меня.

— Вы не можете сетовать на нелюбовь. Буквально все были потрясены случившимся. Петр Кириллович сильно встревожился столь дерзким нападением и принял деятельное участие в вашем высвобождении…

— Да, да, конечно.

Совсем недавно положение свое он оценивал куда безрадостнее. Узнав о требованиях Юламана, состоящих ни мало ни много в возвращении всей территории, приращенной к России занятием Новоилецкой линии, он пал духом и написал одной близко стоящей к Эссену особе: «…я знаю, что сие дело невозможное, но чтоб батыр тот отпустил меня, сделайте милость, упросите Петра Кирилловича, чтоб ему теперь отказа не писать, а сказать, что оное прошение представится государю, и что оттуда последует, он особливо будет уведомлять…» Падуров старался выгадать время и боялся, что резкий отказ даст повод Юламану отправить есаула в глубь степей или продать в Хиву.

— Как бы я хотел пожать руку уряднику… Не передай он той записки…

— Плешков сам, добровольно вызвался поехать в скопище Юламаново, — сказал Аржанухин.

Падуров кивнул, как бы и это принимая на себя. Потом он встал, медленно пересек горницу. Скинув сапоги, завалился на кровать и вскорости захрапел.