На литературных баррикадах

Ты поднял свои кулаки,
              побеждающий класс.
Маячат обрезы,
и полночь беседует с бандами.
«Твой пепел
                   стучит в мое сердце,
               Клаас.
Твой пепел
                 стучит в мое сердце,
               Клаас», —
Сказал Уленшпигель —
               дух
восстающей Фландрии.

Близок был ему и родственный Тилю народный образ мятежного, неунывающего Кола Брюньона.

Узнав, что я читаю в институте лекции о Ромене Роллане, он специально пришел на занятие, посвященное Кола Брюньону, уселся где-то на галерке, рядом с Костей Симоновым, что-то записывал, одобрительно покачивая головой и вгоняя меня в краску…

Через много лет (и каких лет!) Володя напомнил мне о той лекции и прочел неизвестное еще читателям стихотворение, посвященное Кола Брюньону:

Смутные холмы Бургундии легли
Под февральским бледно-синим небом,
Мощные текут пласты земли —
Вечные творцы вина и хлеба.
И на той земле проходит он —
Весельчак, гуляка, мудрый мастер,
Старый друг людей — Кола Брюньон,
Сердце Франции и образ счастья.
Богатырь Бургундии могучей,
Крепкорукий жилистый француз.
Над твоей землей проходят тучи,
Только ты, как встарь, не дуешь в ус.
Видел я тебя в широкой блузе,
В кованных железом башмаках,
Древний облик верного француза,
Для которого неведом страх.
Ты живи, ты пей вино, твори,
Раздвигай плечом крутые тучи,
Мирный день улыбкой озари —
Богатырь Бургундии могучей!

…Из открытого окна Володиной квартиры доносились звуки музыки. Играла жена Володи, Сусанна.

Изредка она выходила проведать нас и как всегда, поддразнивая, ехидно спрашивала меня:

— Ну, Иоганн-Себастьян (И.-С. Бах!), какую фугу вы сегодня написали?

И возвращалась к инструменту. Володя прислушивался к звукам, настораживался.

— Григ… — задумчиво говорил он.

Он очень любил Грига. Весь облик этого композитора был близок ему. Любил он рассказывать о том, как на севере, в далеком гроте горы, вздымающейся над морем, раскачивается под шум волн повисший на железных цепях гроб Эдварда Грига…

Именно в связи с Григом зашел у нас разговор о Пер Гюнте Генрика Ибсена.

— Григ и Ибсен, — задумчиво говорил Володя, — прекрасный пример органической творческой связи писателя и композитора. Бранд и Пер Гюнт точно изваяния чудесного скульптора стоят друг против друга. Величайшая цельность и трагическая половинчатость. Гранит и губка… Я всегда удивлялся тому, что, написав своего «Пер Гюнта», Григ не написал «Бранда». А входит ли Ибсен в цикл твоих лекций в институте, Саша?

Я ответил, что входит.

— Я скажу своим поэтам, чтобы внимательно слушали. Это очень, очень важно, чтобы молодые литераторы знакомы были и с Брандом и с Пер Гюнтом.

Он внезапно исчез в подъезде, потом вернулся с маленьким томиком.

Раскрыл его сразу на закладке:

Там, под сияющим сводом,
Учат: «самим будь собой, человек!»
В Рондских же скалах иначе:
«Тролль, будь доволен

собою самим!»— Смысл постигаешь глубокий?
…Соль вся в словечке «доволен»…

Он захлопнул книгу.

— А сколько у нас таких самодовольных троллей, с пустой, половинчатой душой… Ты знаешь, мне иногда кажется, что человечество разделяется на Эгмонтов, Фаустов, которые всегда остаются цельными, несгибающимися, воинственными, которых не одолеть даже Мефистофелю, на сильных волевых Брандов и колеблющихся Пер Гюнтов, за душами которых охотятся разные тролли.

Он опять раскрыл книгу. Пресловутый пуговочник пришел за душой Пер Гюнта. Он получил приказ:

«Ты послан Пера Гюнта взять, который
Всю жизнь не тем был, чем был создан быть,
И, как испорченная форма, должен
Быть перелит»…