На месте зеленой беседки

Вот и вся история, — устало закончил старик.

Так почему же все-таки дедушка считается пропавшим без вести, если вы уверены, что он погиб?

Я-то уверен, но слова к делу не пришьешь. Документов нет, могилы тоже. Я несколько раз ездил в Батецкий район после войны, ходил по дорогам, с людьми говорил, но местности не узнал, высотки не нашел. Из батальона, что прикрыли тогда, встречал потом нескольких, но они и подавно того места не помнят. Такие-то вот дела, внучек.

Архипов отошел от окна, снова сел на тахту.

А вот еще посмотри, интересно.

Глаза старика оживились, он взял альбом, перекинул несколько страниц и показал на фотографию, которую Юра пропустил.

Это мы на Эльбе фотографировались с американцами. Кто тогда из нас и этих парней мог подумать, что после войны по острию ножа ходить будем? Тогда только радость била ключом: шутка ли, такая война к концу идет, полное доверие». Союзники без кавычек, в прямом смысле.

Послушай, деда, — начал Юра и запнулся.

Ну, — подогнал его тот.

Я вчера ходил в зеленую беседку…

На свой будущий цех не терпелось посмотреть?

Нет, — признался Юра и покраснел. — По следам нашей небоевой славы решил прошвырнуться. С беседки начал, а она тю-тю. На ее месте такую махину отгрохали — загляденье.

Это и есть наш главный тракторный конвейер.

Точнее, ваш.

На сегодня правильно, — согласно кивнул Архипов. — А вот слово «слава» ты зря брякнул. К преступлениям оно никак не подходит. Таким словом не разбрасываются, запомни. Его, я считаю, вообще надо произносить как можно реже, чтобы не стерлось. И обязательно с добавлением «боевая» или «трудовая». Иной не знаю, — сердито за-в/почил он.

Почему меня на мясорубки направляют? Объясни, дед. Меня, слесаря третьего разряда? Что, зря я с Максименко без малого два годе трактор изучал? Перед освобождением он мне такой экзамен устроил, что…

Знаю. Олег тебя хвалил. Думаю, перестраховываются. Поэтому завтра к двенадцати приходи в отдел кадров. Жди меня и Максименко в коридоре.

Да, а как с характеристикой? — вспомнил Юра.

Перебьются. С рабочих требовать не положено.

Юрий, минут десять маячивший в коридоре, увидел направлявшуюся в его сторону такую знакомую с той поры инспектора по делам несовершеннолетних Федорову. За ней шел с матерью паренек лет шест-нвдцати.

Никак Иванников? — прищурив глаза, неуверенно спросила инспектор.

Он самый, Нина Павловна, — ответил Юра и по привычке снял перед начальством шляпу.

Не ждала тебя так рано.

Ничего себе рано — четыре года.

Неужели четыре? Как время летит.

Для кого летит, а для меня тянулось.

Но надеюсь, теперь…

Правильно надеетесь, — невежливо перебил Иванников, которому совсем не хотелось выслушивать очередное наставление.

Поняв, Федорова спросила деловым тоном:

Затруднения с работой? Нужна помощь?

Этого только не хватало — с милицией поступать.

Нет, спасибо, Нина Павловна, все в порядке.

Ну, счастливо тогда.

К нему подошел парнишка.

Покурить найдется?

Юрий окинул его взглядом, и защемило в груди: словно себя «того» увидел и нем. Ну точная копия, только рыжий-рыжий.

Мать попыталась остановить сына, но тот отмахнулся.

Архипов с Максименко еще не появились, и Юра решил, что успеет перекурить. Он угостил нового знакомого сигаретой, и они вышли на лестничную площадку.

— Как звать? — спросил Юрий.

— Мишка, — ответил тот и в свою очередь полюбопытствовал, указывая на его голову: — Пятнадцать суток?

— Четыре года, — отрезал Юра.

— Да ну?! — Мишка вытаращил глаза и уставился на Иванникова. — И за что?

— За все разом, — отделался Юра, не желая вдаваться в подробности.

А в кабинете начальника отдела кадров с появлением капитана милиции Федоровой разговор пошел еще круче.

— Для чего, спрашивается, брали обязательство навести в районе образцовый порядок, вплотную взяться за болтающуюся без дела молодежь, создали комсомольско-молодежные участки, цехи? — горячился Максименко, быстрыми шагами меряя кабинет. — Вы будто нарочно палки в колеса вставляете, товарищ Филимонов.

— Вот именно, комсомольско-молодежные, — подхватил тот, — а не уголовно-трудновоспитуемые. И Нина Павловна, чует мое сердце, неспроста пожаловала. Опять, видно, кого-то из своих гопников привела.

— Конечно, Евгений Павлович, — спокойно подтвердила она. — Товарищ, — она посмотрела в сторону Максименко, — совершенно прав. К кому, как не к рабочему классу, обращаться милиции за помощью, когда речь идет о перевоспитании молодых людей.

— Но у нас не колония, уважаемая Нина Павловна, — возразил Филимонов.

— Верно, — согласилась Федорова. — Поэтому мы и направляем к вам ребят, которые не совершили преступлений, но могут. И потом, многоуважаемый Евгений Павлович, — в тон ему ввернула она, — выражение «гопник» устарело. Оно употреблялось в двадцатые годы, когда процветала беспризорщина.

— Не модное, хотите сказать.

— Дело не в моде. По существу неправильное…

— Мы отвлеклись от темы разговора, — вмешался молча сидевший до этого Архипов, — а обеденный перерыв кончается. Я хочу лишь напомнить, что речь идет о внуке потомственного тракторостроителя.