На месте зеленой беседки

Занятые работой, не заметили, как на серо-синее небо в полном безветрии наползла темная туча. Только успели войти в дом, хлынул первый весенний дождь.

От усталости не хотелось готовить ужин, и они, ополоснувшись дождевой водой, в избытке струившейся с крыши крыльца, улеглись спать.

Проснулся Юра от яркого света, озарявшего комнату. «Для солнца рано, — подумал сквозь сон, — видно, электричество».

Дотянулся до лежавших на табуретке часов и с трудом стал разбираться в стрелках. А свет не просто заливал комнату — он буквально плясал, как на вечерах дискотеки.

Наконец разглядел время: десять минут первого. Всего пятнадцать минут, как легли.

Юра вскочил с постели и, не добежав до окна, закричал:

— Пожар! Вставайте!

Схватил с табуретки спортивные брюки, надел сапоги, поверх майки набросил телогрейку и выскочил из дома, слыша за спиной шум быстрых сборов.

На улице стало ясно, что горит или склад с семенами — надо же, только радовались, что успели завезти и убрать до ливня! — или мастерская.

Подбегали сгрудившимся табунком, как лидирующая группа на соревнованиях.

Ближе увидели, что полыхает мастерская, столб от ветра покосился, Провода электропередачи провисли и лежат на крыше.

Доли секунд — и решение принято.

— Миша — на склад, Юра — выгоняй тракторы, крыша — моя, — на ходу командовал Максименко.

Найдя на верстаке пассатижи и натягивая резиновые перчатки, Олег Викторович крикнул Иванникову:

— Возьми на буксир неисправные. Потом отремонтированные. И ЗИП… если сможешь.

Выскочил из наполнявшего мастерскую дыма и полез на крышу ~ навстречу смертельной опасности — перекусывать провода.

У Суворова — два метра нейтральной полосы, отделявшей горевшую мастерскую от начавшей париться крыши сарая.

Сорвав со стены багор и огнетушитель, он полез на сарай. Затем поднял туда ведра с песком и водой.

От пляски огня, обдавшего жаром, нервного напряжения, одиночества, черноты ночи Мишкино воображение рисовало одну картину за другой. То представлялось, что охраняет границу, и багор в руках превращался в автомат. То он солдат, готовый к отражению последней решающей атаки. И тогда ведра с песком и водой перевоплощались в разложенные под рукой гранаты.

А вот он такой, как есть, почти шестнадцатилетний мужчина, и тоже на крыше, но не сарая, а каменного дома, и не в затерянной деревушке, а в блокадном Ленинграде. В руках, как и сейчас, багор, рядом песок и вода…

Миша быстро освоился, свободно ходил по крыше, наклоняясь то влево, то вправо, и сбрасывал на землю залетавшие горящие головешки да обдирал багром тлевшую дранку.

Пытался докричаться до Максименко, работавшего на противоположном скате соседней крыши, но ветер относил голос в сторону.

А Иванников радовался, что в баках отремонтированных тракторов есть хоть понемногу бензина, оставшегося после испытаний. Иначе…

Он завел буксир к ждавшему ремонта трактору, закрепил сзади прицеп и начал наваливать на него запчасти.

Когда наполнил, выскочил из мастерской глотнуть свежего воздуха. Еле унял кашель, открыл ворота и — назад.

И вот первые два трактора с прицепом отведены в безопасное место. Когда вернулся, там, где брал ЗИП, часть крыши обвалилась и огонь метался внутри помещения. Теперь не только дым, но и жар затруднял работу.

Вот когда бы дождю хлынуть, но его и в помине нет.

Наконец удалось взять на буксир следующий трактор, и еще две машины покинули опасную зону.

Когда бежал назад, увидел мелькнувшую впереди тень. Понял? Максименко освободился.

Так и есть: заработал двигатель дальнего трактора.

Сбросив прогоревшие брезентовые рукавицы, нашел другие и, заслоняясь от пламени, стал заводить трос. «Последний, — проносилось в голове. — С отремонтированными легче будет управиться».

Неожиданно трос пошел быстрее. Оглянулся и увидел Максименко. Не выдержал, значит, вылез помочь. Когда закрепили буксир, Олег Викторович побежал к своему трактору.

Перед самой кабиной на Иванникова упала горящая доска. Ладно, успел прикрыть глаза рукавицей и сбить огонь с волос на голове.

Юра выбежал из мастерской и плюхнулся в лужу у ворот, чтобы затушить горевшую телогрейку. Возвращаясь, увидел, как гуськом, опираясь на палки, идут четыре старухи с ведерками в руках. Впереди — бабка Аринушка.

— К Мише на склад! — крикнул он, махнув в сторону сарая, и скрылся в дыму.

Когда выводил трактор, на подножку вскочил Максименко.

— Справляйся, друг, один, я — к Мише, там жарко становится.

Следующий трактор Иванников выводил уже сквозь сплошную стену огня. Рушились балки, метались языки пламени, вздымались столбом искры, в кабине было нестерпимо от жары и нехватки воздуха.

Теперь, отведя очередной трактор, катался в луже и, мокрый, прорывался к следующему.

Все, чем жил последнее время: подсчеты дней, оставшихся до свадьбы, ожидание писем от Нади, — отодвинулось завесой огня и дыма.

Сознание настолько переключилось на оставшиеся в огне машины, что вырубило все постороннее, все, что могло помешать, даже боль от ожогов и ушибов…