На месте зеленой беседки

— Знаешь, и мне чего-то не по себе. Вчера на крыше, веришь, ну вот столечко, — Суворов показал кончик мизинца, — не боялся. А проснулся — и жуть взяла. Ведь мог сгореть. Запросто. И хорошего ничего сделать не успел. На память, как назло, только плохое приходит. Даже Корнилов ночью приснился.

Голос задрожал, что было совсем непривычно для заносчивого, самоуверенного мальчишки.

— Скажи: до работы на заводе — ну, тогда, — напомнил Юра, — когда в инспекцию по делам несовершеннолетних как к себе домой ходил, — ты мог вот так, как вчера, полезть в пекло?

Миша задумался. Потом признался:

— Навряд ли.

— Вот и я в колонии, что бы там ни горело, палец о палец не ударил бы. Посмеивался бы, наблюдая со стороны, как начальство мечется. Ну, в лучшем случае, может, побегал бы для виду, чтобы заметили мое «усердие». А вчера нам обоим и в голову не пришло остаться в сторонке. А ты: «Хорошего ничего не сделал. На память только плохое приходит», — шутливо передразнил он Мишу.

В палату забежала пожилая санитарка, заставила Суворова лечь, осмотрела, все ли в порядке, смахнула с тумбочки какие-то крошки и исчезла.

— Обход будет, — авторитетно сказал Миша.

— Или начальство, — высказал предположение Юра, не раз наблюдавший подобную картину в медчасти колонии.

Дверь снова медленно открылась, просунулась палка, за ней — бабка Аринушка. Следом вошла новая медсестра, видимо сменившая Лиду, внесла котомку, поставила между их кроватями табуретку.

— Зачем вы пришли, бабушка Аринушка? — спросил Миша, с жалостью глядя на старуху.

Отдышавшись, она ответила в своей манере:

— Я ведь не спрашиваю, почему после работы пошли тушить пожар.

— Так вам же тяжело, я только поэтому. Сами говорили, что сил еле хватает ездить сюда в День Победы.

— Вам тоже нелегко было. И сегодня у вас своя маленькая победа. Надеюсь, не рассердитесь, что старуха приехала докучать?

— Ну что вы, бабушка, — включился в разговор Юра. — Вы же знаете, как все вас любят. И мы тоже. Миша просто о вас беспокоится.

— Я тут вам гостинцы привезла. Больничные харчи у нас ничего, но домашние завсегда вкуснее.

Она с трудом поставила на колени котомку и неторопливо стала извлекать из нее и передавать Мише банки с вареньем, мочеными яблоками, брусникой, солеными огурцами.

— Спасибо, бабушка Аринушка, ну куда столько, — взмолился Миша, ставя банки уже и на тумбочку Максименко.

— Ничего, вы молодые. А молодые много едят. По своим сыновьям знаю. От вас к ним пойду.

В ее живых выразительных глазах отражалась боль за этих чужих и своих ребят, которые в ту военную пору были в таком же возрасте…

Освободив котомку, бабка Аринушка поставила ее на пол и повернулась к Иванникову.

— Я вот что надумала, Юрочка. Чего тебе после свадьбы в городе торчать, глаза всем мозолить. Забирай свою женушку и вертайся. Я к подружкам уйду, а вы одни поживете в моем доме. Деревенская изба да русская банька теплом приветят молодых.

— Спасибо, бабушка Аринушка, посмотрим.

Впервые при нем Надю назвали женушкой. И от непривычного еще, но давно желанного сочетания ласкового слова с дорогим именем на него нахлынула волна нежности.

После ухода старушки в палату вошел возбужденный Максименко в накинутом поверх больничной пижамы плаще.

— Вы где пропадали? — накинулся на него Миша. — Мы уже боялись, что Надежда Павловна застукает.

Олег Викторович загадочно улыбнулся.

— Зря беспокоились, — сказал он. — Мы с ней рядом сидели но заседании правления колхоза.

Только бинты помешали Юре раскрыть от удивления рот, как это сделал Миша.

Удовлетворенный произведенным впечатлением, Олег Викторович продолжал:

— Больше, чем скажу, не спрашивайте. Тебя, Юра, отпустят завтра

рано утром. Председатель дает свою «Волгу», и в девять ты дома. Тридцать минут на переодевание — и ровно в десять часов тебя привозят во Дворец…

— А черный костюм, предупредить маму, подготовить к моему виду Надю…

— Это не твоя забота. — И, пресекая возможные протесты, Олег Викторович пояснил: — Я переговорил по телефону и с Надей, и с твоей мамой, и с Николаем Филипповичем. Все поставлены в известность, успокоены, ждут. Для свадьбы все готово. Твоя задача — только влезть в парадный костюм. Сможешь?

— А что остается делать. Придется смочь. А как…

— Никаких вопросов. Больше ничего говорить не могу. Велено тебя целовать, но…

— Я не обижусь, — улыбнулся Юра, — меня волнует…

— Тебя ничего не должно волновать. Твое дело маленькое: приехать и переодеться. Остальное уже продумано и подготовлено. В бригаде дела о’кей. Апрельский план выполнили. Ребята шлют приветы. Говорил, Миша, — обратился он к Суворову, — и с твоей мамой. Расхвалил, успокоил. На праздники жди.

— Ура!

— Тише ты, больница все-таки. Да, чуть не забыл. Хорошие новости от следователя Артемьева. Филипчука арестовали где-то на юге. Вот теперь все.

Юра понимал, что Олег Викторович во многом подменил его в подготовке свадьбы, однако для него оставалось много невыясненных «а как?». Приходилось надеяться на мамину расторопность и Надину сноровку, а пока заниматься собой, тем более что снова усилились боли и, похоже, поднялась температура.