«Кто опасается стыда от людей только, а не стыдится делать что-либо непотребное перед всеведущим Богом, притом не хочет покаяться или исправиться, тот в будущий день не перед одним или двумя человеками, а перед всей вселенной будет выставлен на позор» (Свт. Иоанн Златоуст † 407).
Воспоминание
За дорожной случайной беседой иногда мы любили блеснуть то любовной, то ратной победой, от которой сжимается грудь, Поддержал я высокую марку, старой встречи тебе не простил. И по шумному кругу, как чарку, твое гордое имя пустил. Ты возникла, подобно виденью, победителю верность храня. – Десять лет я стояла за дверью, наконец ты окликнул меня. Я глядел на тебя не мигая, – Ты продрогла… – и выпить велел. – Я дрожу оттого, что нагая, но такую ты видеть хотел…
С той поры, за случайной беседой вспоминая свой пройденный путь, ни любовной, ни ратной победой я уже не пытаюсь блеснуть.
«Нравственность неотделима от стыдливости, стыдливость же от нравственности, и ежели та и другая начинает осыпаться и обваливаться, то все красивое здание рушится, обезценивается и уже ничего, кроме отвращения, не внушает» (Мигель Сервантес).
Бойня
…Писать об этом страшно, читать, наверное, еще страшнее. Но я заставил себя сделать запись. В книге Эптона Синклера «Джунгли» (1905) повествуется о том, что происходит на скотобойнях Чикаго: «В тот же миг по ушам полоснул страшный, леденящий душу визг… за ним другой, еще более громкий и агонизирующий, ибо, однажды отправившись в это путешествие, боров уже никогда не вернется назад. Тем временем люди внизу делали свою рутинную работу. Ни визг забиваемых свиней, ни слезы посетителей не трогали их; одну за другой они подвешивали свиней на крюки и выверенным быстрым движением перерезали им горло. Многие животные от ужаса сходили с ума. Образовывалась целая вереница агонизирующих, извивающихся животных, визг постепенно сходил на нет вместе с бьющей из горла кровью, и туши со всплеском исчезали в огромном чане с кипящей водой.
…Они не сделали в своей жизни ничего такого, чтобы заслужить подобный конец, и это лишь добавляло унижение к мукам: дело здесь поставлено так, что их швыряли туда-сюда в хладнокровной, отчужденной манере, без малейшего намека на чувство вины, без единой слезинки».
Мы безчеловечно относимся к безгрешным животным, хотя можно изобрести тысячи способов безболезненного их умерщвления. Я тоже не буду щадить тебя, читатель.