На милость дня. Былинки

Был такой хороший поэт – Роберт Иванович Рождественский (1932–1994). Хотя почему я говорю – был? Он и сейчас не забыт ни друзьями, ни дочерьми, ни читателями. Честно говоря, я его для себя недавно открыл. Да нет, стихи его читал и слышал – их невозможно было не услышать тогда, когда Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина и Рождественский завладели умами молодежи. Именно тогда прозвучало безсмертное евтушенковское: «Поэт в России больше чем поэт». Интерес к поэзии, ее воздействие в 60-х годах было огромным. Об этом времени ностальгически вспоминают нынешние поэты, вынужденные пробавляться тиражами от 100 экземпляров за собственные деньги.

Но я отвлекся. Я любил поэзию всегда, но за сборниками не гонялся, а толстогубого заику Роберта видел только по телевизору. Как-то он все был, был, а потом пропал. И только сейчас, когда я приобрел его книгу «Мгновения, мгновения, мгновения…» (помните его песню из сериала «Семнадцать мгновений весны»), я узнал о его трагической судьбе. У Роберта обнаружили опухоль в голове величиной с куриное яйцо. Тогда, в начале 90-х, еще действовало «телефонное право», а томографию делали только членам ЦК. Он часто падал в обморок, ему становилось хуже. Наконец, с огромным трудом друзья договорились, что Рождественскому сделают операцию в Париже. Потом вторую. Потом Роберта отвезли домой в Москву; и опять больница. Умирал Роберт Иванович очень тяжело:

То нахлынет боль, то отпустит боль, —
отчего болит, сам не знаю я…
Песни главные есть в судьбе любой:
колыбельная и поминальная…
Не спеши ко мне, поминальная!
Все равно тебя не услышу я…

Усталый Леонид Рошаль вышел из операционной и сказал: «Его сердце останавливалось семь раз, и семь раз нам удавалось его завести. Восьмой раз стал последним». Но я думаю, сердце поэта бьется до тех пор, пока помнят, читают, издают его стихотворения – поэт уходит, но оставляет людям свою душу…

Ах, как мы привыкли шагать от несчастья к несчастью…
Мои дорогие, мои безконечно родные, прощайте!
Родные мои, дорогие мои, золотые,
останьтесь, прошу вас,
побудьте опять молодыми!
Не каньте беззвучно в бездонной российской общаге.
Живите. Прощайте…
Тот край, где я нехотя скроюсь, отсюда не виден.
Простите меня, если я хоть кого-то обидел!
Целую глаза ваши.
Тихо молю о пощаде.
Мои дорогие. Мои золотые.
Прощайте!..
Постичь я пытался безумных событий причинность.
В душе угадал…
Да не все на бумаге случилось.

* * *

Читатель вправе делать замечания – книга для него написана. Но читатель и писатель, как ни странно прозвучит, равны в своих обязанностях: писатель должен быть доступным, доходчивым, говорить о насущном, а читатель должен быть вдумчивым, если позволите, умным. Константин Паустовский признавался: «Я пишу, превращаясь в книги, я даю себя всем». Иной читающий, и книгу-то не долистав до конца, уже хватается за перо: «А у вас то не так и это не эдак. Зачем вы написали, что стали употреблять спиртное в молодом возрасте? А вдруг молодежь начнет с вас пример брать? О положительном надо писать, о примере достойном…»

Но у писателя и читателя не только обязанности, но и права равные: читатель вправе захлопнуть книгу на первой странице, а писатель – бросить читательское письмо в корзину. Наверное, нет смысла в ответном письме разъяснять, что ты хотел сказать на четырехстах страницах; тут уж никакие разъяснения не помогут…

Меня учила бабка:
«Чтоб дело оправдать —
попробуй сад взлелеять,
и вырастить ребенка,
и книгу написать!»

Л.Ваганова

Но и книги читать – искусство немалое: если не приучен думать, так и будешь «глотать» книги до конца жизни. Прочитать можно много, а толку будет с гулькин нос. Как-то забывается, что правда и изображение правды зависят не только от таланта, но и от поставленной писателем задачи – думай, думай, читатель! Поэтому, писатель, пиши просто! Читатель! Не торопись с выводами!

Открываю альманах «Поэзия», № 59, 1991, и в статье А.В.Михайлова «Новое знакомство с одним не-поэтом – поэтом» о творчестве Шопенгауэра и нахожу подтверждение своим несовершенным мыслям, Философ пишет: