На милость дня. Былинки

Болезнь сосудов идет в наступление, и никакие клиники, врачи высшей квалификации, иностранные таблетки не в состоянии даже приостановить разрушение. Можно привыкнуть к безпрерывному шуму в голове, к ухудшению самочувствия от перемены погоды, к прыжкам настроения, – невозможно смириться с той неотвратимостью беды, которая приближается с каждой минутой. Я наперед знаю свое будущее – я видел, как уходили из жизни отец, тетя, двоюродная сестра… Меняется отношение к жизни, к людям, к близким людям, меняется строй мыслей. Кто из вас испытал, что чувствует человек, мир которого заключен только в нем самом, о чем он думает, кроме еды, чем наполнена его голова? Только гениальный Достоевский, переживший в пятилетием возрасте на своих глазах убийство крепостными за жестокость отца и после всю жизнь страдавший эпилепсией и нарушением психики, сумел достичь глубин человеческой души. А мы и о своем «я» знаем предельно мало.

Там, где липы в душистом цвету
Обнимаются с вечным простором,
Пациенты гуляют в саду
За старинным кирпичным забором.

Кто витает душой в облаках,

Кто пытает судьбу на ромашке,
Ковыляя на тощих ногах,
Две старухи играют в пятнашки.

Братья меньшие, знать, неспроста

Вам понятнее звери и злаки,
Коль слюна из разверстого рта
Нежно тянется, как у собаки!

Монастырский покой. Тишина

Для дебилов, забвенье нашедших…
А еще говорим, что война —
Это дело умов сумасшедших!

Обижаем невинных людей

В наших распрях межконтинентальных!
Нет, война – это схватка идей,
Это дело субъектов нормальных.

Это замысел, это расчет,

Это – планы нормального люда…
Жизнь в дурдоме неслышно течет,
Сумасшествие – мирное чудо.

Станислав Куняев

Сказать, что мне не страшно – ложь. Моя вера в Бога слишком слаба, чтобы во всем я мог положиться на Его волю. Поэтому я тороплюсь. Тороплюсь написать и выпустить три книги «Былинок», спешу найти себе замену в газете, и вообще думаю: а что я буду делать, когда не смогу нормально мыслить, читать, воспринимать сказанное? Жена все видит и сознает, но выдержать вспышки гнева и она порой не в силах.

Еще недавно нам вдвоем
Так хорошо и складно пелось.
Но вот гляжу в лицо твое
И думаю: куда все делось?
Но память прошлое хранит.
Душа моя к тебе стремится…
Так, вздрогнув, все еще летит
Убитая в полете птица.

Василий Федоров

* * *

Больной отец очень любил лес, собирал грибы и приносил полные корзины поганок. Его умный мозг был изношен, он жил в своем, непонятном для окружающих мире. Его смерть потрясла меня; папе нравились прогулки, и мама всегда засовывала в его карманы бумажки с домашним адресом. Это помогало: иногда отца приводила милиция, иногда – добрые люди. Но однажды он выложил на стол все мамины бумажки и через три дня умер от инфаркта в гатчинской больнице. Как он туда попал?.. Ему не удосужились даже подвязать бинтом подбородок, Так и похоронили в неполных 67 лет – с открытым ртом, Это он, мальчишка из вологодской деревни Кабачино, сумел закончить немецкое отделение филологического факультета Ленинградского государственного университета в 1939 году, это он прошел через войны и «венгерские события», был контужен, стоял в боевой готовности при постройке Берлинской стены, защитил диссертацию по Сталинградскому сражению, в котором принимал участие, награжден многими наградами, вырастил двух сынов, посадил, наверное, лес деревьев, до самозабвения любил жену Верочку, настрадался от причуд младшего сына, а теперь тихо лежит рядом с любимой женой на Серафимовском кладбище… Я многое забыл, но открытый в гробу рот отца стоит перед глазами. Такой пустяк – не удосужиться подвязать умершему кусочек бинта…

Теперь вы вправе судить меня. Или пожалеть. А еще лучше – помолиться о здравии р. Б.Александра.