Хитрость
Волки
Мы – волки, и нас по сравненью с собаками мало. Под грохот двустволки год от году нас убывало. Мы как на расстреле на землю ложились без стона. Но мы уцелели, хотя и живем без закона. Мы – волки, нас мало, нас, можно сказать, – единицы. Мы те же собаки, но мы не хотели смириться. Нам блюдо похлебки, нам проголодь в поле морозном, звериные тропки, сугробы в молчании звездном. Вас в избы пускают в январские лютые стужи, а нас окружают флажки роковые все туже. Вы смотрите в щелки, мы рыщем в лесу на свободе. Вы в сущности – волки, но вы изменили породе. Вы серыми были, вы смелыми были вначале. Но вас прикормили, и вы в сторожей измельчали, И льстить и служить вы за хлебную корочку рады, но цепь и ошейник – достойная ваша награда. Дрожите в подклети, когда на охоту мы выйдем. Всех больше на свете мы, волки, собак ненавидим (Владимир Солоухин).
Охотники знают, что волк, попавший в капкан, часто перегрызает лапу, но уходит на свободу.
Ты была мне просто мамою
По моей вине в разное время две женщины, которых, как мне тогда казалось, я любил, делали аборты, Я был против, но в первом случае я безбожно пил, учился в ЛГУ, мало зарабатывал и через год ушел в армию. Бывшая жена, пока я служил далеко, родила от кого-то девочку, пыталась записать ребенка на меня, разменяла квартиру моих родителей и вернулась в рщный Львов в отдельное, честно заработанное ею жилье. Ну да что теперь вспоминать… А вот как она делала искусственные роды у нас дома, я не забыл, Два дня безпрерывных мучений тянулись невыносимо, я пил водку стаканами; она держалась за стойки кровати и без перерыва стонала, Потом на дне окровавленного таза я увидел скрюченное тельце отторгнутого младенца, полностью сформировавшегося; это был крохотный мертвый мальчик, убитый родным отцом сынок,
Второй раз другая женщина, которую я мечтал назвать своей женой, несмотря на мои просьбы, сделала от меня аборт в больнице, вернулась к заграничному мужу и родила ему здоровую девочку (сначала у них не получалось), Потом и у меня появилась дочка Настя, но о наших отношениях я вам уже писал. За мои грехи Господь оставил меня без детей, но главная расплата еще впереди,
На днях прочитал в интернете выступление врача-акушера, сделавшего за свою карьеру 62 000 абортов, Это же целый уездный городок! Не помню, говорил ли он о раскаянии, но даже если «врач» и сожалеет о содеянном, какими подвигами сможет он загладить вину перед немыслимым числом убитых его руками людей, ума не приложу. В этой же передаче показали разверстый после кесарева сечения живот женщины, в глубине которого лежал младенец. Может быть, он был еще жив, Нам надо не сексуальным воспитанием заниматься в школе, а привести детей в абортарий да показать им, что происходит на самом деле, – вся дурь сразу из головы вовремя выскочит. А мы детям: «При контактах пользуйтесь презервативами!»
Я написал это вовсе не для того, чтобы показать вам: глядите, какой я смелый и безпощадный к себе! Я написал это и не потому вовсе, что кого-то мое покаяние отвернет от убийства, Нет! Я рассказал это потому, что носить смертный грех в душе стало больше невыносимо. Вы скажете: священнику на исповеди кайся! Но, видно, Бог требует, чтобы я принес покаяние прилюдно: ведь эти убийства случились очень давно – первое почти сорок лет назад, второе – двадцать пять; я тогда и крещен-то не был. Но у совести нет срока давности. Быть может, Господь зачтет мое покаяние…