На милость дня. Былинки

Как мало остается в памяти от родного человека! Мама прожила 85 лет, а попроси меня внятно рассказать о ее жизни поподробней, даже биографию, всплывают какие-то обрывки, эпизоды, клочки, Ведь я прожил с ней бок о бок много лет, Но, должен сказать, я не очень-то интересовался ее жизнью – молодость эгоистична, переполнена своей, такой интересной неповторимой полнотой; к чему мне знать жизнь «предков»? Это сейчас я часами слушал бы родительские рассказы да записал бы на будущее, Не в писательстве дело: подошло, подступило к сердцу – что и кто сделал меня таким, какой я есть, откуда у меня тот или иной дар, привычка или недостаток; да и любовь к ушедшим родителям заставляет память поднимать глубоко зарытые пласты. Ненасытно хочется знать: вот от слияния отца и мамы получился сын Александр; что я взял от отца, а что от мамы? Чей взяток перевесил?

… И лет минувших не отбросим,
И век не умалим нисколько…
Отцу бы было восемьдесят восемь,
А маме – восемьдесят только.

… И новый век они могли бы

Еще встречать, пожалуй, вместе
Под половиц подгнивших скрипы,
Под дребезжанье старой жести.

И были бы среди солений,

Среди закусок самых разных
На праздничном столе пельмени,
Что и бывали прежде в праздник.

Но нет, уже себя не встретить

С родителями, в доме отчем,
Поскольку нету их на свете,
Как нет и дома, между прочим.

Евгений Харламов

Мы стали нелюбознательны к людям и подобострастны к вещам, мы и к следам собственной жизни, справедливо считая ее ничтожной, относимся наплевательски: кому нужны подробности моей – вполне обыкновенной – жизни? Тогда почему мы с таким упоением читаем чужие мемуары, в которых вместо забытого или позорного придумано вранье? Я как-то спросил у отца в 70-х годах, когда лавиной пошли книги воспоминаний крупных военачальников, поражаясь их изумительной памяти: «Папа, как же они упомнили даже фамилии солдат, с которыми довелось встретиться на передовой?» «Да врут они все, сынок», – ответил отец. Теперь я не сомневаюсь в правоте отцовских слов. А вы опишите во всех подробностях ваш день в позапрошлый четверг. То-то…

Забывая жизнь близких, мы теряем кусочек нашей Родины. Ведь Родина, Отечество – это мы с вами, ничем, возможно, не выдающиеся, неприметные, еще живущие или под бетонными крестами или звездами уже лежащие, но – жившие на этой великой земле, говорившие по-русски и по-русски отпетые. Память – великое дело…

Полы мы намоем

и настежь окошки откроем,
и дети со смехом притащат
игрушек мешки.
А комнату эту
сегодня покинули трое:
старухина память
и с нею ее мужики.

Людмила Уханова

Классная руководительница из школы в Красном Селе Санкт-Петербурга Вера Абрамовна убила ученика своего класса. Убила непрекращающимися унижениями мальчика, не могшего нести бремя безчисленных денежных поборов на школьные нужды. Кроме бабушки и старшего на 2 года брата, у 14-летнего подростка никого не было; жили на скудные пенсии – по старости и потере кормильца: мама умерла, запивший с горя отец был лишен родительских прав и создал новую семью. Правда, помогал выжить крохотный огородик, Откуда же было взять лишние 350 рублей?

Рома не смог найти этих денег, и учительница, прилюдно унижая ребенка бедностью, обидными словами, почти каждый день оставляла его после уроков убирать класс. И его загнанное в угол достоинство не выдержало. Он дошел до ближайшей железнодорожной станции «Скачки», что между Петродворцом и Ломоносовой, дождался редкой электрички и во время остановки положил голову на рельсы, Позже милиция нашла в его кармане записку: «В моей смерти прошу винить классную руководительницу» (дословно: «Аркашу»),