На милость дня. Былинки

В столице существовал огромный голубиный рынок, Сами голубятни напоминали крепости после сражения: голубей воровали, они стоили денег, а некоторые породы – денег больших, поэтому для укрепления голубятни владельцы использовали любой подручный материал – старую фанеру, доски, куски обшивки самолетов, благо Центральный аэродром был за забором, Рассказывали голубятники и о специально обученных птицах, способных увести стаю к другому хозяину. Цинично рассказывали о голубиной преданности и любви до гроба. Конечно, тогда я был слишком мал, чтобы мой впитывающий все подряд умишко осознал слово «преданность» и «любовь», но взрослея, я понял, что это не пустые слова. Из-за безчисленных переездов я так и не стал голубятником, но с годами интерес к жизни животных становится у меня сильнее. Не все, оказывается, так просто в животном мире, и далеко не все поступки зверей, птиц и даже насекомых всезнающая наука может объяснить инстинктом. Иногда мне кажется, что животные способны любить сильнее людей. Да вы и сами об этом знаете…

На обедах рубли сэкономив

Втихомолку от мамок своих,
Покупали хохлатых, байтовых,
Мохнолапых и всяких других.

А напротив резных голубятен,

За разбитым чердачным окном,
Жил дикарь – длинноносый, как дятел,
Без бантов и с облезлым хвостом.

И, от наших кормушек гонимый,

Безпризорник, бродяга, плебей,
Коротал он и лето и зиму
С чернокрылой подругой своей.

Безпородному вслед мы свистали,

Только он, нашу злость распаля,
Налетал вдруг и сманивал стаи
За чужие сады и поля.

Но однажды сосед деловито —

Наконец-то дошла, мол, рука —
Вместе с форточкой, ветром разбитой,
Застеклил и окно чердака.

…Третьи сутки – ни много ни мало —

Бил крылами дикарь о стекло;
Там, в чердачной пыли, умирала
И звала голубица его.

И вдруг взмыл убывающей точкой

Ввысь, где паводком небо текло,
Разогнался, сложился комочком
И ударил с размаха в стекло…

Далеко за плечами то утро.

Повзрослели мы, стали грубей,
Только с той поры почему-то
Не держу дорогих голубей.

Анатолий Пшеничный

* * *

Признаться, я тоже люблю давать автографы. Конечно, мне далеко до мировых или российских знаменитостей, но, когда на выставке я продаю свои «Записки редактора» или «Былинки», люди просят написать несколько слов, И я с удовольствием это делаю: приятно мне, приятно людям, нам всем приятно. Пишу что-нибудь простенькое: «Брату во Христе…», «Слава Богу за все!» – читатели-то незнакомые, а незнакомым пожелать что-то душевное невозможно; или фальшиво будет звучать,

Дома в коридоре над потолком я сделал специальную полку, куда ставлю подаренные авторами книги с автографами, Не скажу, что я их читаю, но храню бережно: хотя и наследников нет, а все в библиотеку отдам – читателям тоже приятно будет.

Но есть и другая сторона медали в авторских подписях, Приобрел на днях целую стопу «Дней поэзии» за разные годы и рад был до чрезвычайности. Но в одной книжке тридцатилетней давности нахожу посвящение ныне здравствующей известной поэтессы Беллы Ахмадулиной, Ее рукой написано: «Милый Н.Н! Позвольте признаться в быстро возникшей симпатии и пожелать всего доброго. Вот Вам еще маленький вздор на память о Белле Ахмадулиной», – и на вклеенном листе два рукописных стихотворения-песни из кинофильмов «Достояние республики» и «Ирония судьбы, или С легким паром». Конечно, я никогда не узнаю, как это посвящение попало к букинистам; обычно такие посвящения хранят как драгоценность и передают по наследству. А раз не знаю – не стану судить. Только автографы с посвящениями сам больше писать не буду – можно впросак попасть или «по рукам пойти». Попросят – чиркну «От автора» – и вся недолга. А этот «День поэзии» за 1974 год непременно сохраню; буду считать, что поэтесса его мне надписала.