На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

В полной тишине поднялась дивизия со своего ночлега и в темноте выходила из района крепости и за проволочные заграждения. В предрассветной мгле полки развернулись в боевой порядок и, миновав дно лощины, стройно и медленно начали подниматься на противоположный скат. Забрезжил свет, и мне видны уже наши поднявшиеся до самого плато цепи, за ними поддержки и резервы, а по дну лощи ны наши батареи уже занимают позиции и, выдвигая своих наблюдателей за пехотой, тянут телефонные провода, чтобы тотчас же открыть огонь, когда будут обнаружены цели. Еще некоторое время… цепи уходят за перегиб местности на плато, за ними скрываются ближайшие поддержки. Со стороны противника – ни выстрела, жуткое чувство охватывает нас. Порой кажется, что сведения, добытые вчерашней разведкой, не верны, никаких немцев там нет. Но в это время на всем фронте от фольварка Кулаковщизна до высоты 85 раздается трескотня ружей и пулеметов. Движение полков не останавливается, все новые и новые их поддержки уходят за перегиб и скрываются от наших взоров, хочется думать, что противник опрокинут. Но еще полчаса, и те, кто еще не поднялись на плато, остановились. Заговорила немецкая и наша артиллерия, разгорается сильнейший бой. С высоты 102 тяжелая немецкая батарея обстреливает наш боевой порядок фланговым огнем. Их боевой порядок протянулся за высоту 85 и охватывает нас слева. Приказываю 170-му пехотному Молодечненскому полку, находящемуся в резерве, выдвинуть один батальон уступом слева.

172-й пехотный Лидский полк в своем движении на Рыгаловку препятствий пока не встречает. Следующая за ним мортирная батарея по собственной инициативе занимает позицию и открывает огонь по высоте 85. Через несколько времени эта высота, белая от снега, покрывается громадными черными воронками от разрыва 48-дюймовых бомб[243]. Противник, по-видимому, ее очищает, туда направляется рота Молодечненского полка, но, не доходя 200–300 шагов, залегает; в бинокль ясно видны на снегу вытянувшиеся цепью стрелки[244].

Устанавливается телефонная связь со всеми полками. Начинают поступать донесения: 169-й пехотный полк под командой полковника Николаева с боя взял фольварк Кулаковщизна, дальше продвинуться не может, так как противник в окопах преграждает ему путь на Гиновичи, а артиллерия противника с высоты 102 обстреливает сильнейшим фланговым огнем, необходимо заставить ее замолчать. 171-й полк под командой полковника Ненарокомова напоролся на окопы противника, встречен сильнейшим ружейным и пулеметным огнем, в своем наступлении захлебнулся и, остановившись в непосредственной близости от противника, окапывается. Создается такое положение, при котором без поддержки тяжелой артиллерии пехота дальше не продвинется. Обращаюсь в штаб крепости с просьбой приказать начальнику артиллерии северо-западного сектора поддержать мое наступление огнем крепостной артиллерии, направив его прежде всего на неприятельские батареи на высоте 102, а за ним и по окопам немцев у фольварка Кулаковщизна. Огонь ее по высоте 102 оказывает заметное влияние и сильно охлаждает пыл действующей оттуда немецкой артиллерии. Но зато неподготовленный огонь по немцам у фольварка Кулаковщизна вызывает крик отчаяния у полковника Николаева с просьбой прекратить эту стрельбу – бомбы рвутся в наших цепях! Сообщаю по телефону об этом начальнику артиллерии крепостного сектора, прошу его выслать передовых наблюдателей[245] с телефоном на наблюдательный пункт 43-й артиллерийской бригады, находящиеся в боевой линии нашей пехоты, а мне – планы крепости с квадратами для рассылки их по полкам, для цели указания. Прислали один план. Обещают выслать своих наблюдателей, но едва ли у них найдутся свои телефоны – просят пока что передавать наблюдения через штаб дивизии. Делать нечего!